Поиск

Игра Паломник

Православный
геймер
для ВАС

Православные
мультфипьмы
для ВАС

Комиссия Русской Православной Церкви по развитию паломничества и принесению святынь
Поездки по всему Миру Поездки на Афон Паломничество на теплоходе

Продукция монастырских подворий

Накануне экзаменов
Новый Год в кругу семьи

Воскресные школы, православные гимназии Москвы и Московской области

Благотворительные акции

Православные песнопения в исполнении монастырских хоров

Молитвы живущих в супружестве

Ко дню памяти Патриарха Алексия II

Агентство религиозной информации "Благовест"

Удачного путешествия

"Рецепты для хозяйки во время урожайной осени"

Молитвы на Лето Господне

Молитвы для земледельцев



Banners

Читайте Евангелие, закон Божий, адреса храмов,
правильно готовьтесь к исповеди и причастию

Интернет-паломничество

Великая Лавра Афон
Великая Лавра Афон
Изображение взято по ссылке
http://ic.pics.livejournal.com/
irnella/66734384/
1599716/1599716_original.jpg

Cсылки для перехода на сайты с записями церковных служб или с веб-камерами, транслирующими сами службы, 3-D туры по храмам и монастырям.
Читать о Великой Лавре


Икона дня



Blue Flower

http://mexalib.com/view/47830

Леонид Афонский

Петровская реформа и предшествовавший ей раскол русского общества по религиозному признаку при патриархе Никоне в значительной мере изуродовали нашу национальную историю и во многом закрыли возможность эволюционного развития России. Несомненно гениальный человек во многих отношениях, Петр I совершил непростительный проступок, ставший трагедией не только для него лично, но и для всей последующей российской истории, -- попытался неорганично внедрить в российское общество элементы западной идеологии и практики, не оглядываясь на российские традиции и исторические основы. К моменту восшествия Петра на престол Московская Русь выработала собственную систему национального представительства, которая, несмотря на сословный характер, выражала интересы достаточно широких кругов российского населения того времени. И хотя церковный раскол разделил общество на сторонников Никоновской реформы и на так называемых старообрядцев и, таким образом, обессилил его представительные учреждения -- созыв общероссийских земских соборов, возможность эволюционного развития в допетровские времена еще сохранилась.

Однако поверхностная европеизация верхушки правящего класса русского государства вместе с тем духовным смятением, которое вызвал раскол в народных массах, а также пополнение русского духовенства белорусскими и украинскими иерархами, находившимися под сильным влиянием католицизма и протестантизма и потому не пользовавшимися авторитетом среди российских верующих, привели общество к полной потере защитной реакции от радикально-западнических реформ Петра. Не скоро Русь, хотя бы частично, оправилась в духовном смысле от того жестокого эксперимента, который провел с ней Петр. Не говоря уж о материальных потерях петровского времени, когда каждый пятый житель либо бежал из России, либо погибал от непосильных податей, постоянных войн, подневольного труда на строительстве северной столицы, Петрозаводского канала и от других деяний государя.

Подобные акции, характерные и для французского абсолютизма того времени (насильственное использование крестьянского труда при строительстве Версальского и других дворцов, целого ряда каналов), и для Британской олигархической парламентской системы (уничтожение крестьянства путем изгнания с его земель для замены последних пастбищами крупных землевладельцев), не были для этих стран столь духовно гибельными, как для России. В Великобритании в конечном итоге оплотом национального развития оказался городской средний класс, что в значительной мере смягчило трагедию английского крестьянства, дав его потомкам работу и определенный социальный статус, постоянно повышавшийся по мере борьбы рабочих за свои права. Французский абсолютизм, как известно, своим игнорированием интересов всех классов, от высшего дворянства до крестьянских и городских низов, и неумелым лавированием между ними привел страну к катастрофе в кровавой французской революции.

Российское же послепетровское развитие было попыткой втиснуть православно-соборнический идеал русского государства (где самодержавие являлось лишь вершиной исторически сложившегося государственного организма) в рамки европейско-абсолютистских традиций, берущих свое начало от идей Людовика XIV.

По сути дела, "революция" Петра не способствовала нормальному развитию российского государства, а сдвинула его в сторону принятия чуждых ему форм жизни "просветительской" Европы начала XVIII столетия. Ликвидация несколько хаотического соборного начала в российской жизни допетровского периода и замена его "стройной бюрократической системой", созданной по шведско-прусским образцам, привели к длительному чиновничьему омертвению русской государственности.

Это особенно проявилось в период между кончиной царя-преобразователя и началом царствования Екатерины II. Засилье иностранных чиновников (бироновщина), не до конца преодоленное и в период царствования его дочери Елизаветы Петровны, вместе с нарастающим расколом общества на образованный привилегированный слой дворянства, верный западным ценностям, и на все более зависимых от него крестьян привели самодержавное правительство к опоре на просвещенное дворянство против всевластия чиновничества. Эта политика содержала в себе огромные социальные издержки: указ о "вольности дворянства" 1762 года, бесконтрольная раздача государственных земель верхушке правящего сословия довели страну до Пугачевского бунта, который едва не опрокинул весь уклад послепетровской России. Вместе с тем привилегии, данные дворянству, разожгли политические аппетиты последнего, что склонило его к масонской деятельности, ставившей целью ограничение самодержавия.

Таким образом, самодержавие попало в силки петровских преобразований, из которых оно пыталось вырваться неоднократно и по-разному и при Павле I (опираясь на социальные низы), и при Александре I (делая ставку на просвещенную бюрократию), и при Николае I, когда, пройдя весь круг, начатый при Екатерине II, оно вновь пришло к вынужденному союзу с бюрократией и отказу от просвещенных реформ, чему во многом способствовало восстание декабристов, стремившихся уже не к ограничению (новиковцы), а к уничтожению самодержавия и установлению в России "просвещенно"-дворянской диктатуры революционного типа.

Поражение декабристского восстания и, как следствие, усиление в стране бюрократической власти заставили мыслящую часть дворянства подумать не об улучшении петровской системы управления и ценностях, лежавших в ее основе, а об иных возможностях развития России. Эти возможности виделись на путях возврата к истокам допетровской России, России земских соборов, широкого местного самоуправления и отсутствия резкого социально-культурного раскола между правящим классом и большинством народа. Новое идейное течение, получившее название славянофильства, было крайне неоднородно, если проанализировать взгляды его представителей. В его идейном багаже соседствовали в значительной степени разные и часто противоречивые мысли и положения, достаточно эклектично объединявшиеся в общую концепцию. Наряду с твердыми национально-государственными ценностями, основанными на идеях Земского собора 1613 года, славянофилы несли в себе еще достаточно сильный заряд европейско-либеральной идеологии. Борясь с западничеством в его бюрократически-правительственных и революционно-оппозиционных формах, славянофилы часто скатывались к европеизму, когда речь заходила о конкретном реформировании внутреннего государственного устройства или о славянской солидарности. Первое часто приводило их к анархическому отрицанию роли государства в реальных социальных преобразованиях (вспомним хотя бы теорию К. Аксакова "О государстве и земле", в которой радикальным образом противопоставлялись общество и государство на протяжении всей истории России). Славянская же солидарность зачастую воспринималась во многом по-западному -- как солидарность лишь национально-родственных народов, по аналогии с пангерманизмом и панскандинавизмом.

Глубокое осознание православно-религиозной основы этой солидарности пришло к славянофилам только после Крымской войны и польского восстания 1863 года. Борьба православных балканских славян за свое национальное выживание, обострившаяся в 70-е годы XIX столетия, заставила славянофилов повернуться от никогда не существовавшей в реальной жизни солидарности химерического всеславянства к конкретным интересам православно-славянских народов (болгар, македонцев, сербов, черногорцев). Однако, к сожалению, этот поворот произошел слишком поздно. Славянофилы, очень долго ориентировавшиеся на австрийских западных славян, в первую очередь на чехов и частично на словаков и хорватов (на их обращение в православие и присоединение к обновленной Российской империи), оказались совершенно не готовыми к восприятию проблематики жизни и борьбы православных балканских славян. Это привело (после русско-турецкой войны 1877--1878 годов, окончательно освободившей сербов, черногорцев и болгар от турецкого ига) к взаимному непониманию между славянофильской общественностью России и молодой интеллигенцией этих народов, что закончилось плачевно как для русского влияния на Балканах в 80-е годы прошлого столетия, так и для дальнейшей судьбы южнославянских народов. Стремление опекать мировое славянство натолкнулось на бурный рост национального возрождения у сербов и болгар, готовых к равноправному сотрудничеству с Россией, но не желавших терпеть даже благожелательной опеки со стороны последней.

Участие славянофилов в реформах Александра II также показало как их сильные, так и слабые стороны. Разработанная при их поддержке земская реформа сыграла в высшей степени положительную роль в истории самоуправления в России, но их участие в крестьянской реформе привело во многом к консервации общины, хотя и способствовало в значительной мере освобождению крестьян с земельными наделами.

Церковная политика славянофилов тоже несла в себе следы их колебаний. В вопросе освобождения русской православной церкви от государственной опеки они не проявили достаточной твердости, необходимой для восстановления ее прав, попранных петровскими реформами. В этом отношении большинство славянофилов, за исключением, быть может, Хомякова и Киреевского, оказались далеко позади некоторых наиболее прозорливых деятелей самой церкви. Например, епископ Игнатий Брянчанинов, соглашаясь со славянофилами в негативной оценке петровских реформ, еще в 40--50-е годы XIX столетия требовал от государственной власти созыва церковного собора, который мог бы принять меры для возрождения независимости церкви. Славянофилы, будучи подлинно верующими православными людьми, в то же время недооценивали роль церкви в проходивших в то время реформах государственной жизни. Высоко оценивая глубокую религиозность русского крестьянства и близких к нему по происхождению городских мещан, они не придавали достаточно серьезного значения форме церковного устройства, ибо считали, что народная вера преодолеет любой синодальный бюрократизм и всякое государственное вмешательство в церковные дела. Славянофилы не понимали, что в условиях резких социальных изменений, последовавших за отменой крепостного права, перемены в государстве и церкви насущно диктует сама жизнь. Отказавшись еще в конце 50-х годов поддержать звучавшие в русской православной церкви требования о созыве собора, славянофилы показали всю глубину своей отдаленности как от реального понимания процессов, происходивших в народной среде, так и от понимания подлинных интересов Православия в России. Ранняя смерть А. С. Хомякова сыграла здесь фатальную роль.

Фактически славянофилы оказались на одном полюсе с либеральными чиновниками-западниками, проводившими всем известные обширные реформы Александра II. Не понимая главного -- того, что церковная реформа должна была предшествовать освобождению крестьян, дабы вчерашние крепостные, терявшие веру в прежний миропорядок, могли найти мощную духовную поддержку у независимой от государства церкви, славянофилы все более превращались в одну из идеологизированных политических "сект" образованного общества. Вышедшие из-под прямого надзора помещиков крестьяне, не получавшие в должной мере церковной поддержки и почувствовавшие кардинальные изменения в основах своей жизни, бросились удовлетворять свой духовный голод в различных сектантских объединениях, близких к немецкому баптизму и получивших к началу 70-х годов XIX века общее название штундизма.

Таким образом, борясь за освобождение зарубежных славян и приобщение их к православной вере, славянофилы забыли о насущных духовных запросах православных в самой России. В этом отразилась не только их дворянская оторванность от православного крестьянства и рядового священства, но и крайняя отдаленность от понимания судеб русского Православия большинством церковных иерархов. В славянофилах внезапно проявилось их неизжито западническое, сугубо интеллигентское стремление к духовному руководству обществом при полном игнорировании подлинных интересов тех самых традиционалистских слоев народа, выразителями интересов которых они стремились быть. В подобной ситуации исчезновение славянофильства как целостного идейного течения было во многом предопределено.

В 60--70-е годы XIX столетия на арену исторического развития вышли совсем иные силы -- так называемые революционные демократы и революционные социалисты-народники. Позаимствовав у славянофилов идею крестьянской общины как краеугольного камня социальной жизни страны, они наполнили ее своим революционно-социалистическим содержанием. Пропаганда нигилизма, борьбы с религией, и прежде всего с Православием, стала основой их "философского" мировоззрения. В этих условиях без союза с сильной независимой церковью славянофилы не могли ничего противопоставить новому натиску. К концу 70-х годов влияние славянофилов внутри России сходило на нет.

Лишь русско-турецкая война 1877--1878 годов на время активизировала славянофильство. Однако эта активизация стала "румянцем на трупе" увядающего движения. Заключенный под прямым давлением славянофилов сан-стефанский мирный договор между Россией и Турцией превращал Болгарию, находившуюся в то время под покровительством России и в военном союзе с нею, в аванпост российского влияния на Балканах. Расширение болгарских границ до Эгейского моря разрезало турецкие владения в Европе на две части и создавало прямую российскую военную угрозу турецкой столице -- Константинополю. Славянофилы, стоявшие за спиной русской дипломатии, явно не рассчитали как реальных сил России, так и возможности объединения против нее различных европейских стран, крайне боявшихся захвата ею Босфора и Дарданелл. Ультиматум английского премьер-министра Дизраэли, внезапное фактическое присоединение к нему Бисмарка, очередное предательство России Францией, интересы которой Александр II активно отстаивал после франко-прусской войны, привели к позорному дипломатическому отступлению России на Берлинском конгрессе 1878 года. Россия под объединенным давлением западных держав-партнеров не только отказалась от права Болгарии на выход в Эгейское море, но и согласилась на фактическое расчленение последней на две примерно равные части. При этом южная Болгария, получившая автономию в рамках Османской империи, юридически продолжала оставаться под властью Турции. Все это не только нанесло огромный ущерб России в Балканском регионе, но и нарушило ее добрые отношения с болгарами, прежде всего с болгарской элитой, столь надеявшейся на российскую поддержку своих национальных притязаний. С этого момента в болгарских правящих кругах возникла сильная прозападная группировка, традиции которой существуют по сей день (не случайно Болгария в Первой мировой войне участвовала на стороне Германии, а не России).

Таким образом, не достигнув своих целей внутри страны и потерпев поражение во внешней политике, славянофилы оказались у опасной черты, за которой начинался их раскол. Одна часть славянофилов все более сближалась с консервативными кругами западников-националистов во главе с М. Катковым, князем В. Мещерским и К. Победоносцевым. Другая тяготела к либеральным западникам во главе с графом М. Лорис-Меликовым. В этой связи можно сказать, что обе части расколовшегося движения реально предали свои земско-соборные идеалы. Первые заключили союз с апологетами бюрократического консерватизма, "подмораживавшего" основы петровской системы власти без каких-либо существенных ее изменений. Вторые заключили негласное соглашение с борцами за европейский парламентаризм в России. И тех и других славянофилы десятилетиями критиковали и высмеивали, однако, не найдя дороги к собственному народу, они фактически разделились между этими двумя одинаково роковыми для России общественно-политическими направлениями. Конечно, отдельные эпигоны славянофильства продолжали существовать и позже. Так, на консервативном фланге на рубеже XIX--ХХ веков яркой личностью выступал С. Шарапов, а на либеральном -- Д. Шипов. Определенную роль в умеренно консервативных кругах играли Д. Ф. Самарин, генерал Киреев и другие.

Наиболее трагичной в этом отношении была судьба И. С. Аксакова, позиция которого оставалась неизменно верной старому славянофильству. Этот мыслитель и его немногочисленные сторонники попали в почти полную политическую и общественную изоляцию, потеряв влияние даже в кругах, декларировавших свою преданность славянофильским идеалам.

Однако все это было уже "жизнью после смерти". Даже крупная работа последнего видного славянофильского идеолога Ю. Ф. Самарина "Окраины России", посвященная национальному вопросу в Российской империи, уже не оказала никакого влияния на общественную жизнь страны. То же самое можно сказать и обо всех выше перечисленных представителях позднего славянофильства.

 

Славянофилы сошли с исторической сцены, но их опыт, их прозрения и ошибки являются историческим фундаментом и ценным наследием для всех убежденных сторонников национальной самобытности России. 

Количество просмотров материалов
1407725

доска объявлений