Отец Философ с семьей на даче в поселке Графская (Песочный). 1906 год

 

Ехать на встречу с внучкой святого было страшновато. Не каждому такое выпадает. Какая она? Старенькая светлая церковная бабушка, сама почти святая? Ведь она столько сделала в память о своем деде — священномученике протоиерее Философе Орнатском. С помощью других родственников собирала сведения о семье, рассеянной по миру. Корпела в архивах, чтобы найти проповеди отца Философа. Собрала и выпустила его книгу «Труды и дни»… Татьяна Константиновна оказалась вполне современной женщиной — и только мягкая манера общения и какая-то особенная скромность с достоинством выдавали, что она «из бывших». Впрочем, Татьяна Константиновна прожила обычную жизнь советского человека и только в зрелые годы узнала о святом дедушке.

 

 

 

 

Вера и Костя. 1916 год

 

Татьяна Константиновна — младшая дочь младшего сына протоиерея Философа Орнатского Константина Философовича (1908–1985). Всего в семье Орнатских было десять детей: шесть сыновей и четыре дочери. Из сыновей семейными стали только старший — Николай Философович, расстрелянный вместе с отцом, и папа нашей героини, Константин Философович. А все дочери, кроме одной, которая умерла в юности, вышли замуж: Вера и Мария — за священников, а Лидия — за военного радиста на корабле, который с белой армией оказался в Египте, и лишь в 1923 году семье разрешили воссоединиться.

 

Все старшие дети Орнатских воевали в Первую мировую. Николай кончил Императорскую военно-медицинскую академию до войны и служил лекарем, женился на дочери полкового священника. Борис учился в Артиллерийском училище, был младшим офицером в артиллерийском полку. Владимир поступил в Университет на математический факультет, но когда началась война, не смог остаться в стороне и, чтобы попасть на фронт, окончил краткосрочные курсы военного времени Павловского военного училища, служил в Финляндском полку. Дочь Лидия стала полевой медицинской сестрой, Вера — хирургической сестрой в госпитале при Казанском соборе. Мария и младшие мальчики, Александр и Константин, тоже там помогали, работала в госпитале и супруга отца Философа — Елена Николаевна (1865–1941), в девичестве Заозерская.

 

Что же стало с этой семьей после так стремительно обрушившихся на них репрессий — расстрела в 1918 году главы семейства и двух старших сыновей, Николая и Бориса, тоже причисленных к лику святых?

 

— Когда не стало дедушки, — рассказывает Татьяна Константиновна, — семью переселили в другой дом, тоже ведомственный, от Казанского собора (до этого они жили на углу Невского и Казанской в Доме церковнослужителей Казанского собора. — Прим. ред.). Впоследствии это стала улица Плеханова. Как жили? По каким-то кратким, обрывочным расспросам папы вырисовывается такая картина. Питались очень скромно. На Рождество, Пасху накрывали хороший стол, а так весьма скудно. 1918–1919 годы так и вовсе были очень голодными, особых средств к существованию после смерти дедушки не осталось, поэтому приходилось всё распродавать. Но всегда, даже если подавалась одна вареная свекла, на столе обязательно должны были быть все приборы. В этом бабушка соблюдала строгость. Вот так отрезали по кусочку свеклы и ели. Папа, правда, потом эту свеклу вообще видеть не мог.

 

Квартира, сначала большая, постепенно «сокращалась». В 1930-е годы нашими оставались в ней три комнаты: в одной жила бабушка с младшим сыном Константином, а у Владимира (1888–1938) и Александра (1905–1941) были свои небольшие комнаты. Бабушка умерла в 1941 году, 31 октября, в самом начале блокады. Когда её хоронили, начался обстрел. Семья спряталась в сторожке, а Александр прибежал вместе с могильщиком, и они быстро-быстро, пока не начался налет, увезли бабушку на кладбище. Кладбище разбомбили, так что неизвестно, где её могила: вскорости и Александр умер от голода. Погибла в блокаду и Мария Философовна (1895–1942). Еще в 1923 году умер от перитонита Сергей Философович (1898–1923). Из всех братьев остался в живых только мой папа. Ну а когда родилась я, в 1947 году, у нас в этой квартире была уже всего одна комната.

  

 

Представьте себе обычную ленинградскую семью, где родители — геодезисты, постоянно в разъездах. Двое детей — первоклассница Таня и её брат первокурсник Миша — вынуждены оставаться одни: пока Таня была совсем маленькой, родители брали её с собой в командировки, а как пошла в школу — какие тут разъезды. Под присмотром соседей из коммунальной квартиры Таня оставалась за хозяйку. «родители давали какие-то деньги, я ходила в магазин: для Миши самое главное, чтобы обязательно я купила литровую бутылку молока и батон. Тогда я еще не умела ничего готовить, но потом постепенно выучилась». То, что дети часто оставались одни, сказалось на их отношениях: до сих пор Татьяна Константиновна дружна с братом, когда-то они и работали вместе, в организованной братом в сложные 1990-е фирме, а его внуки, которым она крестная, — практически стали её внуками. «Даша живет в Москве, у нее пять детей, и у четырех из них я являюсь крестной. Они меня так и называют: бабушка Кока».

 

 

 

 

Мария Философовна с сыном. Начало 1920-х годов

 

Квартира на Плеханова — в центре города и в центре пересекающихся линий, ведущих от домов других родственников: на Васильевском острове, на Загородном… Поэтому встречались здесь довольно часто. Но еще чаще большая семья собиралась у Веры Философовны на Васильевском.

 

— Они все были очень музыкальные, это пошло еще с прадедушки Николая Заозерского, диакона в Иса­акиевском соборе, обладателя красивого голоса. И вот, приезжают к старшей сестре три брата (Владимир, Александр и Константин), все в костюмах, обязательно подходят к ручке — и потом кто-то садится за инструмент и начинают петь. Они любили исполнить какую-нибудь оперную арию, еще что-то такое. Папа обладал хорошим баритональным басом, мама специально для папы купила маленькое пианино на пять октав, потому что ему обязательно нужно было поиграть, что-то разучить, спеть. Со временем купили и большое пианино. Папа даже сам себя записывал на магнитофон, у меня сохранились эти записи. А когда он вышел на пенсию, ходил в дом культуры петь с хором.

 

Что еще сказать про родителей? Поскольку они всё время находились в разъездах и в общении с большим количеством людей, характеры у них были открытые. В них чувствовался интерес к людям, они уважительно относились ко всем — не обращая внимания на плохие качества, ориентируясь на хорошие. Папа — очень воспитанный и исключительно спокойный человек. Мама рассказывала: на работе на собрании кричат, спорят, а папа встает, скажет тихо фразу — и вдруг все сидят и молчат, и думают: а что мы кричали-то, непонятно. И он себе никогда не позволял ни грубого слова, ни окрика. Для нас с братом самым весомым было то, что родители всё время трудились. Мы чувствовали, что и мы должны быть самостоятельными, должны соответствовать им. Они — пример для нас во всем.

 

...Обычное советское детство, обычная интеллигентская ленинградская семья. В которой нет ни звука, ни намека, ни слова о религии, репрессированном и расстрелянном отце и деде, братьях и дядях.

 

 

 

 

Лида и Вера Орнатские. 1915 год

 

— Была ли у родителей какая-то обида на систему?

 

— Я не чувствовала этого. Поскольку мы росли в ту эпоху, когда старались детям ничего лишнего не сказать, чтобы случайно не сболтнули, я лишь «за кадром» смутно помню какие-то очень тихие разговоры. Но напрямую нам вообще ничего не говорили.

 

Степень этого «ничего не говорили» ярко иллюстрирует невероятный факт: о деде-священномученике Татьяна Константиновна узнала… из телевизионной передачи.

 

— Я включила программу с Виктором Правдюком, шел сюжет из крипты Казанской церкви Новодевичьего монастыря. И вдруг показывают икону отца Философа, которую привезли в монастырь из зарубежья! Ведь Зарубежная Церковь прославила дедушку еще в 1981 году, но мы, естественно, этого не знали. Меня как водой холодной облили!.. Сразу возникло огромное желание узнать, где это, что это. А когда открылся «железный занавес», наши родственники в Канаде, о которых мы тоже ничего не знали, стали разыскивать, остался ли кто-нибудь в живых в России. И вышли на наших родственников в Череповце, а те уже вывели на нас. И вот, в 1992 году мы все, кто в Петербурге жил, собрались, сфотографировались и послали им фотографию, а они в ответ — свою фотографию. А потом они уже приехали в Россию, и мы все — внуки и правнуки отца Философа — смогли впервые встретиться.

 

В Канаде живут дети Лидии Философовны (1892–1987): дочь Надежда Константиновна и сын Николай Константинович. У Николая Константиновича и его супруги Лидии двое детей: дочь Анна и сын Николай. В настоящее время Анна и Николай давно обзавелись своими семьями. У Анны супруг Норман и двое уже взрослых детей: Тамара и Эдуард. У Николая — супруга Мария и дочь Екатерина.

 

Тогда, в 1990-е, и началась эпопея с поиском уцелевших документов, проповедей, речей и статей отца Философа. Помог напасть на хороший «след» еще один случай, теперь уже связанный с радио.

 

— Однажды все взрослые ушли на работу, а дети остались дома. И вдруг они слышат по радио про священника Философа Орнатского. Это была беседа протоиерея Геннадия Беловолова и Софии Смирновой, директора музея при фабрике «Гознак». София Вениаминовна нашла у себя огромную фотографию и говорит: «Посмотрите, я не знаю, кто это». А отец Геннадий отвечает: «О, так это же протоиерей Философ Орнатский!» И дальше стали говорить о том, что он был священником храма при фабрике «Гознак», которая тогда называлась Экспедиция заготовления государственных бумаг. Ну и когда мы пришли с работы, наши дети, Костя с Лёшей, рассказали, что они слышали. И мы стали очень интересоваться возможностями найти какие-то следы.

 

 

 

 

Константин Философович и Клавдия Иосифовна в молодости

 

— С Софией Вениаминовной в результате мы познакомились и в музей фабрики «Гознак» часто ездили. Она сделала копию клировой ведомости, а особенно помогла составить впечатление о жизни отца Философа домовая книга. Семья в те годы жила на территории будущего «Гознака», а это режимное предприятие, целый квартал со своей структурой. И в домовой книге, когда кто-то к Орнатским приезжал или уезжал, ставились соответствующие отметки. Бабушка с детьми уезжала на дачу — ей надо было выписать справку: куда, на сколько. Когда приезжали дочери во время каникул — это тоже всё фиксировалось в книге. Все передвижения по России контролировались, многие бумаги сохранились. Ведь требовалось выписывать подорожную: куда ты едешь, когда. Можно было увидеть, и какие у них работали слуги, из какой деревни, — за них надо расписываться. Такие интересные детали жизни и быта мы получили! Всё это в документах читать очень волнительно. Особенно первый раз: открываешь и вдруг видишь — записано дедушкиной рукой! Эти чернила, эта бумага, которой он касался… создается совершенно невероятное впечатление.

 

Младший брат протоиерея Философа Орнатского Иоанн был женат на племяннице Иоанна Кронштадтского. Брат тоже священник, у них с матушкой родилось 14 детей. Внучка Иоанна Николаевича Тамара Ивановна Орнатская работала в Пушкинском доме и считала своим долгом издать книги о своем деде и о священномученике Философе Николаевиче.

 

— Когда Тамара Ивановна стала работать над книгой, она предложила мне заниматься сбором материалов. Я начала ходить в Публичную библиотеку и Исторический архив, куда могла и куда не могла. И чувствовала, что мне всё время кто-то «сверху» помогает: и в архив, куда я не могла сама попасть, и в журнальный фонд, куда мне как человеку «без степени» было не положено входить. Находились какие-то люди, складывались обстоятельства — так, чтобы я могла собрать материал. Времени на работу в архиве дается мало, и мне приходилось буквально каждый день там сидеть, пока не ограничили посещение до одного раза в неделю, а потом раз в две недели. В журнальном фонде пришлось всю церковную периодику за годы жизни отца Философа штудировать, выписывая каждое упоминание, чтобы потом составить дневник: где он встречался, куда ездил, какие речи говорил.

 

 

 

 

Вера Философовна с детьми Философом, Сергеем, Верой и Екатериной.1926 год

 

Захваченная исследованиями и открывшимися родственными связями, Татьяна Константиновна просиживала целыми днями в архивах и библиотеках. Она ушла из конструкторского бюро при Политехническом университете, в котором всю жизнь работала, когда узнала, что у них родственники за границей: её учреждение тоже было режимным. Ей удалось повидать родню, съездив в Канаду. Оттуда, из Канады, где вера и возможность посещать церковь никогда не «вымарывались», петербургские Орнатские постепенно начали свой путь возвращения в храм.

 

— Конечно, вера жила… где-то там, в глубине. У нас сохранились фамильные иконы, которые писались при жизни отца Философа. Меня, как положено, крестили на 40-й день после родов — в одной купели с Мишей, которому исполнилось уже 10 лет. Он родился в 1937 году, тогда это считалось невозможным. А после войны, в 1947-м, что-то потеплело и что-то стали разрешать. Вера Философовна работала в свечном отделе в Лавре, тогда там был открыт только один храм. Там нас и крестили, дочь Веры Философовны и наша двоюродная сестра Вера Михайловна стала нашей крестной, а Юра, сын Марии Философовны, крестным… Посмотрите, вот он, мой крестильный крестик, я его до сих пор ношу.

 

— Какое у вас отношение к отцу Философу: больше как к святому или как к дедушке?

 

— И как к дедушке, конечно, но больше как к святому. Что я такое по сравнению с ним?..

 

По скупым рассказам отца, по архивным документам, с помощью близких и дальних родственников (энтузиаст Ирина Орищенко из Севастополя собрала огромное родословное древо семьи Белоликовых и Орнатских, своих предков) постепенно восстанавливался образ удивительного человека, пастыря, проповедника, отца семейства, расстрелянного, забытого и незабываемого.

 

— Я очень много погружалась в архивные документы, — рассказывает Татьяна Константиновна, — но проникновение в ту среду для меня происходило в основном через характер своих: брата, отца. Это же один род. Отец Философ так много успел за свою жизнь — потому что был человеком, который видит только цель и то, что нужно делать, не раздумывая, не замечая трудностей. Главное — задача поставлена, значит, её нужно выполнить. Он обладал огромным трудолюбием. Считал, что нужно трудиться, чтобы быть человеком. Это чувствуется по родственникам, по папе, по Мише.

 

— Есть братья во Христе, есть друзья, есть родные. Чем родня особенно ценна, кроме того, что мы просто знаем: вот дядя, вот брат и так далее? Как объяснить подрастающему поколению, почему это важно — пом­нить своих родственников?

 

— Очень интересно знать, откуда ты пошел, какому роду принадлежишь. Вот ты один, но у тебя родители, двое дедушек и бабушек. И так далее, пошла прогрессия. Для того чтобы ты появился, сколько людей было на свете! Сейчас очень много разговоров о правах. Право такое, право сякое. А о том, что у человека должны быть обязанности, гораздо меньше говорится. Но я считаю, что наши обязанности перед нашими детьми — что-то им передать, что-то рассказать, чтобы заинтересовались, чтобы не было пренебрежительного отношения к прошлому. Я всегда считала, что новое поколение не является пупом земли. Важнее те, кто приходил до нас: это же от них всё произошло, они составляют самое ядро. Поэтому считать себя более продвинутым относительно старого поколения, а их более отсталыми, — совершенно неправильно. И история это нам показала.

 

Анна Ершова

 

29 октября 2018

 

Источник: "Вода живая"