https://pravlife.org/ru/content/koshmar-lzhezhizni-ieronim-bosh

Его называют нидерландским гением позднего Средневековья, предвосхитившим в своей религиозной живописи сюрреализм за 500 лет до его возникновения, и одним из самых загадочных и вместе с тем актуальных сегодня художников.

Мало какой другой художник такой же «цитируемый» в современной массовой культуре на самых разных её уровнях, как Иероним Босх (ок. 1450–1516). Фрагменты работ ни одного другого живописца так часто не превращаются в карикатурные фотожабы, как это происходит с босхианским наследием. К его образам обращаются музыканты («Deep Purple», «ХТС», «Depeche Mode», «Metallica» и пр.). Инфернальная саркастичная эстетика Босха, перенасыщенная образами и смыслами, – благодатная почва для заимствования и кинематографистами. На работы нидерландского мастера ссылались такие режиссёры, как Дэвид Линч, Терри Гиллиам, Гильермо Дель Торо, Кристофер Ган, М. Найт Шьямалан, Мартин Макдонах, Алексей Герман и пр. Знаково, что даже причудливые жабоподобные персонажи фильма «Звёздные войны» Джорджа Лукаса, ставшего одним из символов современной массовой культуры, являются прямым кинематографическим воплощением босхианских фантастических существ. В современной моде также можно обнаружить следы Босха (у Рафа Симонса от дома Christian Dior, Сarven, Alexander McQueen, Dr. Martens). 

В чём же секрет такой современной популярности этого позднесредневекового художника? Кто-то объясняет это тем, что обращение к Босху мастеров масскульта можно расценивать как попытку обретения «культурной индульгенции», защищающей творчество от обвинения в «инфантильности и легкомыслии» (Андрей Зимоглядов).

Но Босх – один из самых «некомфортных» живописцев в истории искусства. Работы художника не несут зрителю умиротворения и светлой легкости, как живопись рококо, импрессионистов и пр. Его искусство вызывает дискомфорт, как встреча с хирургом, вскрывающим гнойную рану.  В каком-то смысле этого мастера североевропейской живописи также интересовал «гной» человеческого существования (пороки, страсти, заблуждения, затуманенность сознания и проявления стихийного, инстинктивного), волновала «точка слома», «инфицирования» всего бытия и последующей его «интоксикации» и «разложения». Как случилось так, что человек стал жить лжежизнью и не замечать этой подмены? Возможно, в этом вопросе разгадка современной актуальности наследия Босха, потому как превращение жизни в её суррогат под напором наступающем виртуализации реальности, под натиском агрессивных идеологий, под давлением ценностей консюмеризма – одна из ключевых проблем сегодняшнего дня.

Интересно, что Босха называют пророком, предчувствовавшим многие гуманитарные катастрофы, в том числе связанные с массовым сознанием и его атрофией критического мышления и чувства личной ответственности, податливостью манипуляциям и пр. В массе человек теряет лицо – неслучайно, что персонажи Босха однообразны, скорее напоминают гримасы-маски. Зачастую единственный на его картинах персонаж с ясным, неискажённым человеческим лицом – Христос. На картине «Корабль дураков» характерно, что его герои охвачены каким-то единым общим порывом-опьянением: они воодушевлённо поют, хотя вокруг ситуация напоминает «пир во время чумы». Кажется, именно об этом писал С. С. Аверинцев: «И я ощущаю тревогу всякий раз, когда встречаю у молодого поколения, выросшего в условиях, далеких от тоталитаризма, ту самую готовность чересчур доверчиво, без малейшего чувства личной ответственности, подхватывать и хором выкрикивать подсказываемые масс-медиа “истиныˮ, ту готовность, которой в свое время так широко пользовались тоталитарные системы, создавая и “Гитлерюгендˮ, и комсомол. Недаром выражение “петь хоромˮ становится таким мрачным символом в устах героя написанной еще в 1925 году повести Михаила Булгакова “Собачье сердцеˮ. Если согласиться с булгаковской критикой раннесоветского тоталитаризма, его беды произошли именно от чрезмерной склонности “петь хоромˮ».

 Бытует мнение, что по-настоящему талантливое искусство – это то, что недосказывает, сохраняет тайну. Феномен Босха уникален тем, что его искусство как раз избыточно, полисемантично, настолько насыщенно смыслами, что в этой пестроте символов, аллюзий, цитат почти невозможно угадать наверняка, что именно имел в виду художник. Потому искусствоведы порой интерпретируют его наследие в диаметрально противоположном ключе: кто-то называет его ревностным христианином-моралистом, кто-то – фанатиком, одержимым идеей наступающего Апокалипсиса; называют и еретиком, алхимиком, членом тайного общества и даже атеистом. 

Особый интерес наследие Босха вызывает у психологов и психиатров, некоторые в нестандартной одарённости художника усматривают проявления психического расстройства, в частности шизофрении. Обращают внимание на характерный символизм, деструктивизм, содержательную и композиционную перегруженность, а также «нарастание декоративности, потерю образности в его последних работах». Фрагменты его работ даже помещают порой как иллюстрации «онейроидных (сновидных) переживаний душевнобольного человека» (А. Шувалов) в учебники по психиатрии. Указывают на то, что болезненная причудливость образов в его работах лишь обострялась с годами: сначала всё более сложными становились гибридные, фантастические существа, придуманные художником, а в последних его работах нарастала тема физического страдания. Сам факт, что в поздний период биографии имя Босха нигде не фигурировало даже в документах, приводится как аргумент в пользу версии, что у мастера психическое расстройство прогрессировало так сильно, что близкие вынуждены были изолировать и скрывать несчастного живописца в последние годы.

Но ведь можно такую мнимую галлюцинаторность его живописи принять как намеренный ход автора. Не как эксцентричность ради неё самой, но обращение к максимально сильно впечатляющим образам, способным представить лжежизнь как сон наяву, тот «сон разума, что рождает чудовищ». Кто знает?! Такое состояние духовного сомнамбулизма и дезориентации можно было бы выразить словами М. Мамардашвили: «Дьявол играет нами, когда мы рассеянны, когда мы не отдаем себе отчета в своих чувствах, мыслях и положении. Но реальность-то продолжает существовать, и, если мы этого не узнаем, она скажет о себе ударом по нашему темечку. Страшные идолы страсти, почвы и крови закрывают мир, скрывая тайные пути порядка, и оторваться от этих идолов и встать на светлые пути мысли, порядка и гармонии очень трудно. Но нужно...Если мы этого не осознаем – то грош нам цена».

К тому же кошмарная атмосфера работ Босха, которого называют главным «хоррормейкером Средневековья», во многом просто отражала ту атмосферу, в которой он жил.  Его эпоха – это смутные времена. Его родина – одна из самых богатых на то время, но маленьких и уязвимых стран – подвергалась нападению со стороны Испании Габсбургов, одержимой имперскими амбициями и идеей закрепления статуса великой державы. Из-за этого Нидерланды были повергнуты на десятилетия в кровавую «мясорубку» подавления героической освободительной войны и бунтов против испанской оккупации. Мощному освободительному движению способствовали и социальные преобразования в стране, и рост самосознания нидерландцев. Государство переходило от феодальной системы к раннекапиталистической, так как большинство крепостных становились лично свободными. По-прежнему настоящим бичом были эпидемии, в частности чумы. По некоторым предположениям, сам Босх умер в период эпидемии холеры. И пусть Западная Европа уже не подвергалась таким сокрушительным эпидемическим волнам, как в 1348–1351 гг., когда потеряла около 30% населения, тем не менее периодические вспышки случались. Мрачный дух времени питала и проникающая в Нидерланды инквизиция, которая, однако, здесь во времена Босха была несколько слабее, чем в некоторых других странах. Само официальное учреждение инквизиции в Нидерландах произошло уже после смерти художника, в 1522 году. Тем не менее публичные казни, превращавшиеся в настоящие нравоучительные театрализованные перформансы, были и здесь почти обыденной практикой, собиравших множество жителей-горожан. Католическая Церковь в эпоху Босха в Нидерландах внешне процветала (имела большое влияние и развернула активное пышное строительство, благодаря которому и у Босха не было проблем с заказами), но в своей духовной жизни переживала настоящий кризис. Потому, как замечал в своё время свт. Иоанн Златоуст, для христианства порой более губительным оказывается период респектабельного благоденствия, чем гонений, потому как ослабевает духовная бдительность.

 

Католическое духовенство нередко в этот период жило достаточно развращённо, что закономерно вызвало в среде нидерландцев антиклерикальные настроения (которые очень сильно ощущались и в живописи Босха, обличавшего тех священнослужителей и их церковную лжежизнь, что недостойна своего высокого призвания). Всё это порождало упаднические идеи, повышенную возбудимость, обострённый гиперэсхатологизм в обществе, убеждённость в том, что мир движется к своему концу, уже на грани вселенской катастрофы. Вполне серьёзно ожидали конец света в 1500 году. Этот дух экзальтированной религиозности эпохи Босха, отмечал Й. Хейзинга, чем-то напоминал современную атмосферу богослужений различных американских и английских харизматических протестантских общин, во время которых молящиеся могут рвать на себе волосы, хохотать или звучно рыдать. На волне этих мрачных настроений особую популярность приобретала и в гомилетике, и в искусстве тема Крестных мук и Страшного суда, к которой неоднократно обращался художник. Вполне вписывалась в дух времени и подчёркнутая назидательность Босха: в это кризисное время особой популярностью стали пользоваться обличительные проповеди странствующих и часто гонимых монахов и проповедников, послушать которых порой собирались тысячи горожан, размещавшихся прямо на мостовых или даже на крышах близлежащих домов (Й. Хейзинга. Осень Средневековья).

Точное изложение православной веры