Неизбежно встает вопрос: как те же самые люди, которые увидели в Иисусе Спасителя, через некоторое время в синедрионе стали требовать Его казни? И здесь снова возникает поставленная нами выше проблема: соотношения человеческой свободы и божественного промысла.

25.04.2016 Трудами братии монастыря  16 121

Страстная седмица начинается воспоминанием о Входе Господнем в Иерусалим. Посмотрим на это событие, как его описывает Евангелист Матфей: «И когда приблизились к Иерусалиму и пришли в Вифанию к горе Елеонской, тогда Иисус послал двух учеников, сказав им: пойдите в селение, которое прямо перед вами; и тотчас найдете ослицу привязанную и молодого осла с ней; отвязавши приведите ко Мне; и если кто скажет вам что-нибудь, отвечайте, что они надобны Господу; и тотчас пошлет их. Все же сие было, да сбудется реченное через пророка, который говорит: "Скажите дщери Сионовой: се Царь твой грядет к тебе кроткий, сидя на ослице и молодом осле, сыне подъяремной". Ученики пошли и поступили так, как повелел им Иисус: привели ослицу и молодого осла и положили на них одежды свои, и Он сел поверх их. Множество же народа постилали свои одежды по дороге, а другие резали ветви с дерев и постилали по дороге; Народ же предшествовавший и сопровождавший восклицал: осанна Сыну Давидову! благословен Грядущий во имя Господне! осанна в вышних! И когда вошел он в Иерусалим, весь город пришел в движение и говорили: кто Сей? Народ же говорил: Сей есть Иисус, пророк из Назарета Галилейского» (Мф. 21:1-11).

Страстная седмица в Валаамском монастыре

В Евангелии есть нечто таинственное, неподвластное языковому описанию и логическому определению. В самом деле, Тот, Кто здесь открывает Себя, есть Предвечный Сын Божий, прежде сложения мира, пребывающий в лоне Отчем. Это означает, что Он с самого начала знает, чем завершиться Его земной путь. Евангельские тексты неоднократно подчеркивают это сознание Креста, неизбежность которого открывается сразу после исповедания Петра (Мф. 16:21). Однако Евангелие далеко отстоит от античного фатализма, где герой якобы знает свою судьбу. Сама категория судьбы не может быть применена к жизни Христа, ибо она есть нечто внешнее для личности, обуславливающее ее несвободу. Господь абсолютно свободен, Его земной путь укоренен в этой Божественной свободе и, следовательно, является результатом воли, решения, а не абстрактного рока. Но ведь с точки зрения нашей человеческой логики, это означает, что евангельские и вообще библейские события, могли бы быть и другими. И, действительно, свобода выбора означает потенциальную возможность разного развития событий. Ярче всего это явлено в гефсиманской молитве: «И отошед немного, пал на лице Свое, молился и говорил: Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия; впрочем не как Я хочу, но как Ты» (Мф. 25:39).

Но эта проблема распространяется и на людей, которые окружают Иисуса. Здесь тоже присутствует таинственная двойственность. С одной стороны, древние пророчества Ветхого Завета неким образом предопределяют ход событий истории спасения: «Не так ли надлежало пострадать Христу и войти в славу Свою? И начав от Моисея, из всех пророков изъяснял им сказанное о Нем в Писании» (Лк. 24:25-26). С другой стороны, они не отменяют человеческой свободы и возможности выбора. Это подчеркивает Сам Спаситель, говоря об Иуде: «Впрочем Сын Человеческий идет, как написано о Нем; но горе тому человеку, которым Сын Человеческий предается: лучше было бы этому человеку не родиться» (Мф. 26:24). Как видим, Господь не снимает с предающего Его ученика ответственности, которая возможна лишь при наличии свободы.

Итак, перед нами очевидное противоречие: библейские события предстают перед нами необратимыми, с одной стороны, но выраженное Откровением учение о свободе предполагают возможность того, что эти события могли бы быть и другими, а значит никакой предопределенности не существует. Это одна из главных проблем богословия, которую пытались разрешить еще Отцы Церкви. Так, например, преподобный Максим Исповедник вводит здесь понятие первородного греха: необратимость истории спасения обусловлена именно свободой трагического выбора Адама. При этом любовь Божия такова, что Воплощение состоялось бы даже при отсутствии падения человека, но тогда оно не завершилось бы Голгофой.

Все эти линии сходятся в событии Входа Господня в Иерусалим. До Креста остаются считанные дни, но сейчас мы видим ликующий народ, восклицающий: «осанна Сыну Давидову! благословен Грядущий во имя Господне! осанна в вышних!». Впервые Иисус открыто предстает перед Израилем как Христос: тот Спаситель, которого столько веков ожидал народ Божий. Этот момент исполнения обетований, полноты бытия, божественной силы, явственно здесь ощущаемой.

Часто можно услышать следующую интерпретацию этого евангельского места: люди, столь радостно встречающие Христа, воодушевлены лишь потому, что видят в нем только земного политического лидера, который спасет их от римской оккупации, вновь сделает Израиль могущественным государством. А в момент, когда Господь являет им подлинную правду Божию, они отворачиваются от Него. Наверное, такая трактовка действительно обоснована, но она не является единственной.

Этот момент можно понимать, как действие Духа Божия, который открывает людям грядущего Царя Славы. Здесь Небо настолько очевидно и явственно сходит на землю, что «предшествовавшие и сопровождавшие» ощущают это всем своим существом. Тут нет философских размышлений, толкований Писания, напротив, сцена полна непосредственной детской радостью о Господе, восходящем в Святой Город. Такое восторженное принятие божественной милости исключает всякую земную логику. При этом те, кто сомневаются и не доверяют Христу, оказываются исключенными из этой всеобщей радости: «Видевши же первосвященники и книжники чудеса, которые Он сотворил, и детей, восклицающих в храме и говорящих: "осанна Сыну Давидову!", вознегодовали и сказали Ему: слышишь ли, что они говорят? Иисус же говорит им: да! разве вы никогда не читали: «из уст младенцев и грудных детей ты уcтроил хвалу»?» (Мф. 21:15-16).

Итак, во время входа в Иерусалим народ, пусть ненадолго, но узнает в Иисусе своего Мессию-Христа. Эта благая весть открывается Духом Божиим, наполняющим сердца людей великой радостью. Точно также некоторое время назад узрел в Своем Учителе Бога и Петр: «Симон же Петр отвечая сказал: Ты – Христос, Сын Бога Живого. Тогда Иисус сказал ему в ответ: блажен ты, Симон, сын Ионин, потому что не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец Мой, Сущий на небесах» (Мф. 16:16-17).

Тут неизбежно встает вопрос: как те же самые люди, которые увидели в Иисусе Спасителя, через некоторое время в синедрионе стали требовать Его казни? И здесь снова возникает поставленная нами выше проблема: соотношения человеческой свободы и божественного промысла.

Во времена западной Реформации некоторые богословы пытались разрешить ее, попросту изъяв из рассуждений понятие свободы: человек есть некое орудие в руках Божиих, которое используется для спасения избранных. Такое понимание глубоко чуждо Православию, всегда отстаивавшего свободу, как неотъемлемую часть личностного бытия. Бог не ломает человеческую волю, а взаимодействует, ожидая добровольного ответа от нее: «Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною» (Откр. 3:20). Поэтому событие входа в Иерусалим следует понимать именно в этом ключе.

Бог открывает Себя людям, не как политический лидер и земной царь, но как милость и любовь, кротко восходящая в Святой Город, «сидя на молодом осле, сыне подъяремной». Его не окружает блистательная армия, осанна исходит из уст детей. Тем не менее, действие Силы Божией настолько могущественно и зримо, что люди не могут это не заметить. Это Божий Дар Израилю, который можно принять или отвергнуть.

И дальнейшие евангельские события показывают, что момент восторга и радости быстро меняется на разочарование. Человеческая логика как бы отталкивает Спасителя, когда в храме в пространство всеобщего ликования, вдруг украдкой проникает сомнение: первосвященники вновь требуют доказательств и знамений. Они не поверили Христу в момент воскрешения Лазаря, напротив, именно после этого приступают к прямой разработке плана Его убийства, не поверили и теперь. Не пройдет и нескольких дней, как этим ядовитым сомнением они смогут отравить и души, искренне радующихся ныне людей. Поэтому у Матфея эта глава заканчивается притчею о злых виноградарях.

Страстная седмица и Цветная триодь

Таким образом, событие Входа Господня в Иерусалим наполнено важным богословским смыслом: это тот момент, когда миру был дан последний шанс принятия Христа. Божие предзнание Своего страдания не означает потерю для человека его свободы и ответственности. Более того, это предзнание и гарантирует их. Это особенно ярко заметно в сцене ареста Спасителя: «И вот, один из бывших с Иисусом, простерши руку, извлек меч свой и, ударив раба первосвященникова, отсек ему ухо. Тогда говорит ему Иисус: возврати меч твой в его место, ибо все, взявшие меч, мечом и погибнут; или думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он представит Мне более, нежели двенадцать легионов Ангелов?» (Мф. 26:51-52). Именно то обстоятельство, что Господь, зная, что ожидает Его в Иерусалиме, добровольно отказывается от всякой «защиты», и спасает человеческую свободу, даже в ее самом гибельном и чудовищном падении.

Это важно помнить нам, вступающим ныне в святое время Страстной седмицы. Вспоминая Вход Господень во Иерусалим, мы должны изъять из своего сердца губительное сомнение и вместе с детьми воспеть осанну Страстям и Воскресению Христову.