Святые при выполнении своей миссии с помощью Божией  управляли водной стихией и совершали другие чудеса

https://azbyka.ru/otechnik/Lopuhin/biblejskaja-istorija-vethogo-zaveta/4_4 

Исход из Египта. Переход чрез Чермное море

Исходным пунктом движения был Раамсес, один из тех «городов для запаса», которые построены были каторжным трудом израильтян. Почуяв свободу, народ бодро устремился в путь. У него всего еще было вдоволь, он не имел и понятия о тех лишениях и нуждах, которые предстояли ему, и был одушевлен единственною мыслью о той обетованной земле, что течет молоком и медом, и желал бы, чтобы его прямо вели туда. Это последнее желание, по-видимому, исполнялось, когда после короткого отдыха в сборном стане вожди повели народ прямо на палестинскую дорогу и, пройдя по направлению к востоку около двадцати пяти верст по линии канала с пресной водой, идущего к одному из горьких озер, – остановились станом в Сокхофе или Суккоте – «палатках», где, вероятно, была стоянка какого-нибудь пастушеского племени.

Воды было достаточно по всему пути, но многие женщины, наверно, уже отставали, дети истощались и заболевали, скот измучивался и падал, – неизбежное явление в массовом и, притом, поспешном движении. Кроме того, видимо, робость заползала в души менее отважных мужчин, когда они невольно вспоминали, что пред ними тянется укрепленная сплошная стена, и прежде, чем проникнуть за нее в вольную пустыню, им придется встретиться с хорошо вооруженными и дисциплинированными войсками, охранявшими эту укрепленную стену.

На следующей день пришлось остановиться уже в виду фортов Ефама, одной из крепостей этой стены, «на краю пустыни» того же имени. При виде грозных бастионов крепости страх разросся еще больше, и хотя израильтяне находились еще на египетской почве, но между ними послышались уже голоса, выражавшие сожаление, что оставили Египет: лучше было бы рабствовать там, чем умирать в пустыне, Моисей, однако же, знал не только характер своего народа, но также и то, с чем ему приходилось встретиться на пути.

Прежде всего он подвергся бы нападению со стороны гарнизонов пограничной египетской укрепленной стены; но если бы ему удалось прорваться чрез эту стену, то с другой стороны на него не замедлили бы напасть находившиеся в союзе с Египтом князья филистимские, которые не преминули бы поживиться за счет такой большой добычи. Нужно было избежать всего этого. Поэтому Моисей, руководимый чудесно предшествовавшим ему столпом облачным днем и столпом огненным ночью, повернул от Ефама на юг и повел свой народ параллельно со стеной, на некотором расстоянии от нее. Движение это было крайне поспешное, так как крепостные войска во всякое время могли сделать нападение, и поэтому во время пути пришлось иметь меньше отдыха, чем бы следовало.

Наконец, неподалеку от Чермного моря они достигли места под названием Пигахироф – «место, где растет тростник» («между Мигдолом и между морем, пред Ваал-Цефоном»). Там они могли раскинуть палатки и отдыхом подкрепить свои силы среди обильных родников пресной воды и прекрасных пастбищ. В таком движении виден глубоко обдуманный план. Подступ к крепости Ефам и затем быстрое отступление от нее и исчезновение в пустыне могли заставить начальников крепостей предполагать, что Моисей оставил намерение прорваться чрез крепостную стену, потерял дорогу и заблудился в пустыне. Когда об этом донесено было фараону, то и у него могло явиться предположение, что бежавшее от него рабы «заблудились и пустыня заперла их».

Известия из пограничных крепостей в то же время должны были показать фараону, что у Моисея действительно было намерение окончательно вывести свой народ из Египта, а не просто временно побыть в пустыне с целию совершения религиозных обрядов и празднеств, как он, при своем презрительном взгляде на неспособность рабского племени к возвышенной идее свободы, мог предполагать и после всего, что произошло между ним и Моисеем. «Что это мы сделали?» гневно сказал он теперь окружавшим его сановникам. «Зачем отпустили израильтян, чтобы они не работали нам?» Он с крайней неохотой отпустил их даже в пустыню на религиозный праздник, – отпустил только потому, что не мог не отпустить. Теперь же, когда стало известно, что эти рабы решились совсем бежать из страны, надо остановить их, воспрепятствовать им во что бы то ни стало. Правда, они уже были довольно далеко; но у него была конница, которая могла догнать их. Быстро поэтому он приказал снарядить погоню. В качестве передового отряда высланы были шестьсот лучших колесниц, за которыми двинулись и главные силы. Египетские фараоны были страстные любители конницы, которая была их гордостью и славой. На нее шли огромные издержки, так как каждый воин имел особую колесницу, запряженную парою красивых, сильных и быстрых коней.

Пылая мщением к презренным беглецам и предвкушая удовольствие грозного налета молниеносной конницы на пораженных ужасом израильтян, фараон сам отправился во главе передового отряда. Между выходом израильтян и погоней за ними, однако же, по необходимости должно было пройти довольно много времени. У египтян так велико было почтение к умершим, что самые важные государственные обстоятельства не могли нарушить всего обрядового церемониала, который совершался фараоном в честь своего умершего сына-наследника. Кроме того, и в семействах воинов также совершались подобные же обряды над умершими первенцами. По придворному церемониалу для оплакивания сына фараонова требовалось до семидесяти двух дней, и в это время отлагались все остальные дела. Но если фараон принужден был долго откладывать преследование, то теперь тем быстрее он должен был пуститься в погоню за беглыми рабами. Он быстро снарядил свою грозную конницу, и военные колесницы вихрем понеслись своими великолепными скакунами, которые, по выражению одного древнего египетского памятника, «были быстры как шакалы, с огненными глазами и с яростью подобно урагану, все разрушающему».

Бедственная участь израильтян казалась неизбежною. Они между тем, снявшись станом, медленно подвигались к Чермному морю. Слышен был уже прибой волн на морском берегу, когда вдруг позади на небосклоне показались облака пыли, дававшие знать о преследовании. Ужас объял всех, и опять начался отчаянный ропот малодушных на своего вождя. Ввиду неизбежной гибели ропот превратился в обвинения, в которых звучала горькая усмешка отчаяния. «Разве нет гробов в Египте, что ты нас привел умирать в пустыне? роптал народ. Что это ты сделал с нами, выведши нас из Египта? Не говорили ли мы тебе в Египте: оставь нас, пусть мы работаем египтянам? Ибо лучше нам быть в рабстве у египтян, чем умереть в пустыне». В этом ропоте слышалось злобное малодушие рабов, для которых цепи рабства милее, чем свобода, достигаемая отвагой и мужеством Можно представить, как тяжело было положение Моисея. Но великий вождь, спокойный даже в присутствии страшной опасности, сумел вовремя успокоить тревогу, пока она еще не перешла в гибельную панику. «Не бойтесь, стойте!» – громовым голосом сказал он: «Господь будет поборать за вас, а вы будьте спокойны». Слова эти успокоительно подействовали на массу, и она стала ожидать своей участи, которая, несомненно, должна была скоро решиться.

Море бурно волновалось впереди, а сзади уже показывались передовые ряды преследователей. Опасность была страшная, но Господь услышал вопль Моисея и повелел народу идти вперед, несмотря на бушующие волны, обещая, что море расступится перед ними и представит широкий путь для прохода. И первым знамением этого покровительства было то, что Ангел Господень и столп облачный, двигавшиеся впереди стана, теперь стали позади его, чтобы укрыть народ от египтян. Настала ночь – темная и бурная.

По указанию Божию Моисей простер руку свою на море, и сильный северо-восточный ветер с такою яростью стал гнать воду, что море сделалось сушею: «и расступились воды. И пошли сыны Израилевы среди моря по суше; воды же им были стеною по правую и по левую сторону», защищая боковые подступы к переходу. Буря настолько задержала в таком положении воду, что израильтяне успели перебраться на ту сторону моря со всеми своими стадами, естественно, торопясь под влиянием страха надвигавшейся погони.

Несомненно, это была страшная ночь, как можно видеть из описаний ее псалмопевцем, воспевавшим это достопамятное событие столетия спустя: «Облака изливали воды, тучи издавали гром, и стрелы Твои летали, и глас грома Твоего в круге небесном, молнии освещали вселенную; земля содрогалась и тряслась» (Псал. 76:17–19). Только что израильтяне успели перебраться на восточный берег, как у западного берега показались и египтяне.

Что им было делать? Сразу ли броситься по тому пути, по которому перешли израильтяне, или поискать обходного пути, чтобы перенять беглецов сухим путем? Воины и лошади были утомлены усиленным маршем, и ночь была страшно темная. Но в стане израильтян светился столп огненный, показывавший, что они недалеко, и фараон решился тотчас же преследовать добычу.

Думая, что буря еще долго будет сдерживать воду и видя добычу так близко, он не послушался благоразумия и с своей конницей ринулся вброд, направляясь по указанию сигнального огня, который должен был обозначать место нахождения самого вождя беглецов. Между тем, по описанию Иосифа Флавия, разразился страшный бурный ливень, с громом и молнией, и вместе с порывистым ветром заставил невольно смутиться гонителей, которые, в то же время, видя огни, зажигавшиеся в различных местах среди израильтян для указания пути отдельным частям, потеряли прямое направление и в смятении кое-как ощупью пробирались по дну. Но вот, когда войско уже находилось среди перехода, ветер, по чудодейственному мановению руки Моисея, мгновенно переменил свое направление и с прежнею яростью подул со стороны моря.

Долго сдерживавшаяся им вода теперь тем яростнее ринулась к берегу, и пенистые волны стали заливать место перехода. Идти вперед поэтому было невозможно; но то же самое и назад, потому что колеса вязли и засевали в песке; от сильных порывов взбешенных коней оси ломались, и воины падали в воду. При виде наступающих волн ужас объял египтян. Но спасение было уже невозможно. Юго-западный ветер с дикою силой дул из ущелий соседних гор и яростно гнал воду, которая все более и более затопляла место перехода. На нем в отчаянии боролись египтяне. Отчаянные крики погибающих людей и храп испуганных лошадей, бессильно бившихся в упряжи засевших в песке колесниц, представляли (как естественно предположить) страшную картину, усиливаемую непроницаемой тьмой ночи и ревом разъяренной стихии. Но борьба была непродолжительна. Стихия одолела, и поутру берега были усеяны трупами погибших в ту ночь египтян, среди которых, вероятно, был и сам фараон.

Близ того места, где израильтяне вышли на восточный берег Чермного моря, от берега идет равнина, ведущая к плодородному оазису, известному еще и теперь под названием Айюн-Муса, «Источники Моисеевы», на расстоянии четверти часа пути от берега. Здесь-то, наверно, и расположились израильтяне после чудесного перехода Чермного моря. Чудесное избавление от страшной опасности привело их в неописуемый восторг.

Этого спасение никак нельзя было приписать самим себе; оно было в собственном смысле чудесно, и народ ликовал, прославляя Иегову и своего доблестного вождя Моисея. Иегова, очевидно, есть Бог превыше и всесильнее всех богов. Все сердца были переполнены восторженною благодарностью к Богу. В такие великие исторические моменты народная душа изливается в дивно-поэтических творениях, и душа израильского народа вдохновенно выразилась в той хвалебной песни, которая сделалась историческим заветом народа и послужила основой для его религиозной и гражданской поэзии во все последующие века. «Моисей и сыны Израилевы воспели Господу песнь сию,

Пою Господу, ибо Он высоко превознесся,

Коня и всадника его ввергнул в море.

Господь моя крепость и слава:

Он был мне спасением,

Он Бог мой, и прославлю Его,

Бог отца моего, и превознесу Его.»

По окончании великой исторической песни началось простое народное ликование и празднество. Мариам, достойная сестра великих братьев-освободителей, образовала хороводы и с тимпаном в руках вдохновляла женщин и дев к пляскам, песням и играм. Это был самый счастливый день в истории избранного народа. Такое необычайное событие, конечно, не могло пройти незамеченным в тогдашнем мире, и предания о нем долго сохранялись у соседних народов.

Племена к востоку от Чермного моря, говорит Диодор Сицилийский, бывший в Египте незадолго до Рождества Христова, «имеют предание, передающееся в течение веков, что однажды вес залив во время сильного отлива обнажился от воды, которая стенами стояла по обеим сторонам, делая видимым дно». Греко-иудейский писатель Артапан, живший также незадолго до Рождества Христова и написавший книгу об иудеях, отрывки которой сохранены Евсевием Кесарийским, говорит, что «жрецы Мемфиса обыкновенно рассказывали, что Моисей тщательно изучил время отлива и прилива Чермного моря и провел через него народ свой, когда мели совсем обнажились. Но жрецы Илиопольские рассказывают эту историю иначе. Они говорят, что когда царь египетский преследовал иудеев, то Моисей ударил воды своим жезлом и они расступились так, что израильтяне могли пройти как по суху.

Когда же египтяне решились вступить на этот опасный путь, то были ослеплены огнем с неба, море ринулось на них и они все погибли частью от молнии, частью от волн». Знаменитый египтолог Бругш высказал новую теорию касательно места исхода, возбудившую значительный интерес в ученом мире. Он предполагал, что израильтяне пошли не южной дорогой к Чермному морю, как описано выше, а к северо-востоку, по направленно к Пелузию. Ва-ал-Цефон, по его мнению, был храм на горе Касие, уже за египетской пограничной стеной, в направлении к Ханаану. Так как эта дорога ведет уже не через Чермное море, а гораздо севернее его, то, по мнению Бругша, вместо библейского «Чермное море» нужно читать «Травное море», каковое название давалось не только заливам Чермного моря, наполненным водорослями, но и, главным образом, широким и страшным топям, известным под названием Сирбонских озер, между Пелузием и Гесемом, у берега Средиземного моря. Между этими озерами и Средиземным морем и теперь еще проходит узкая береговая полоса, которая, по-видимому, может служить путем сообщения между Египтом и Палестиной, но во время бурь заливается волнами моря. Этим-то путем и проведены были, по его предположению, израильтяне, между тем как во время прохода войска фараонова поднялась буря, которая стала заливать береговую полосу, вследствие чего войско пришло в смятение и ужас, потеряло свое настоящее направление и погибло в волнах.

– Как ни остроумна эта теория сама по себе, но принять ее невозможно, и не только потому, что она далеко отступает от библейского текста, но и потому, что новейшие исследования совсем не подтверждают ее. Дело в том, что проход по этой береговой линии невозможен, так как в некоторых местах она совершенно прерывается. Быть может, берег с того времени совершенно изменился; но и в таком случае кажется невероятным, чтобы Моисей повел свой народ этим путем, так как тут он был бы принужден прорваться чрез укрепления Пелузия, как раз запиравшие выход из страны в этом месте.

XVIII. Странствование израильтян по пустыне до Сина

Снявшись со своего стана в Айюн-Мусе, народ израильский под покровом Божиим и водительством Моисея двинулся по направлению к югу – вероятно тем путем, которым и теперь ходят караваны из Египта к Синаю и в Аравию, неподалеку от морского берега, по пустынной кремнистой дороге. Чем дальше, тем местность становилась волнообразнее и гористее. Это была пустыня Сур.

В течение трех дней народ тяжело двигался вперед, подкрепляясь запасенной в кожаных мехах водой; но последняя, наконец истощилась, и мука жажды начала сказываться на всех. Это было неутешительным началом для новой свободной жизни и резко противоречило с тем, что израильтяне, вероятно, ожидали после своего чудесного избавления от фараона. Наконец они прибыли в долину Хувар, известную тогда под названием Мерра («Горечь»), и в ней нашли воду; но она оказалась слишком соленой и горькой.

 

Изображение взято по ссылке http://pravkrug.ru/images/

Оформление_2014/В_пустыне.jpg

Их нравственное воспитание уже началось. Иегова спас их при Чермном море и хотел приучить их уповать на Него и в будущем. Но это был тяжкий урок и народ опять разразился громким ропотом против Моисея. Это было действительно страшное испытание их надежды на невидимого Вождя и Покровителя. Но помощь была близка, если бы только у них побольше было терпения и самоотречения. «Моисей возопил к Господу, и Господь показал ему дерево, и он бросил его в воду, и вода сделалась сладкою», так что народ с приятностью утолял свою жажду. Направляясь отсюда дальше на юг, израильтяне следующий стан свой устроили при Елиме – «деревах», в местности, называемой так от семидесяти финиковых пальм, орошавшихся двенадцатью родниками.

Местность эту отождествляют с теперешней долиной Гурундель, которая и доселе служит приятной стоянкой для караванов, наполняющих здесь свои кожаные мехи свежей родниковой водой и отдыхающих под тенью пальм. Дальнейший путь шел по местности обнаженной, холмистой и трудной для путешествия, и народ рад был, когда впереди показалась синева моря, на берегу которого и был раскинут стан. Направление это было, вероятно, избрано частью для того, чтобы народ вздохнул свежим морским воздухом после палящего и душного зноя пустыни, а также, быть может, и для того, чтобы воспользоваться всем, что мог предоставить в распоряжение народа находившийся здесь египетский порт – запасы пищи и предметов, которые могли оказаться полезными в пустыне. Дорога от приморского стана шла на некотором расстоянии вдоль берега.

Оставив высокие меловые утесы ва-ди-Тайджибех, израильтяне вступили на равнину Мургаб, называемую в книге Исход пустыней Син, которая тянется вдоль берега; это кремнистая и почти совершенно лишенная всякой растительности местность. Даже зимой зной здесь ужасный, а израильтяне проходили по ней уже полною весною. Даже бедуины, обыкновенно легко сносящие зной, чувствуют здесь особенную тяготу. Можно представить, с какими тягостями сопряжено было здесь путешествие для огромной массы израильтян, устало тянувшихся с женами, детьми, стадами всякого скота и громадным обозом. К общим тягостям прибавилось то, что запасы пшеницы, муки и пищи всякого рода, захваченные из Египта (очевидно, огромные, если они велись так долго), наконец начали истощаться, несмотря на пополнения, произведенные во время стоянки у египетского порта.

Прошло уже шесть недель со времени перехода Чермного моря, и им постоянно приходилось выносить только тягости в пустыне, где они мечтали о «свободе». Еще недавно они едва не погибли от жажды; теперь угрожал им голод, и ввиду новой опасности забыто было так недавно совершенное пред ними чудо. Против Моисея и Аарона опять поднялись ожесточенные крики, и в толпе стали раздаваться возгласы горького сожаления, что народ не остался в рабстве на берегах Нила, где он сидел у котлов с мясом и ел хлеба досыта. Неблагодарный и грубый народ, приученный вековым рабством полагаться в отношении своего пропитания на заботу господ, не хотел знать, что свобода требовала от него мужества и самодеятельности и была неразлучна с испытаниями. Но он должен был убедиться, что Моисей, во всяком случае, освободил его не для голодной смерти в пустыни и потому скоро открыл ему новые, необычайные для него, чудесные источники пропитания. Вечером того же дня вся местность около стана покрылась стаями перепелов, а на следующее утро появилась манна на всем окружавшем их пространстве. Манна отселе служила для них насущным хлебом до самого вступления в землю обетованную. В вечное воспоминание об этом чудесном хлебе, одна мера (гомор) манны была впоследствии поставлена пред ковчегом, для доказательства будущим поколениям о том чудесном промышлении, которое Бог имел о своем избранном народе в пустыне.

Правила собирания и пользования манной должны были приучать народ не заботиться много о вещественном, полагаться на провидение Божие, а отсутствие ее падения по субботам служило указанием на необходимость соблюдения субботы как дня покоя, посвящаемого на служение Богу. Пропитание манною было столь необычным явлением, что впоследствии оно сделалось синонимом питания божественным словом, и сама манна стала прообразом Христа, Слова Божия, который пришел с неба как хлеб жизни, чтобы дать жизнь всем верующим в Него. Из пустыни Син Моисей повел свой народ в сторону от приморского берега. Местность эта еще ужаснее и безотраднее, так что римляне, проходя по ней во время своих воинских походов, ужасались пустынной дикости этих голых, утесистых гор.

Народу приходилось то двигаться по тесным ущельям, то взбираться на скалы, то спускаться в овраги – по ужасной, усеянной камнями дороге. Но тяжесть пути вознаграждалась тою целию, достижение которой имелось в виду. Неподалеку, именно у горы Дофки, называвшейся у египтян Та-Мафной, находились знаменитые египетские рудники, которые служили главным источником добывания серебра, золота и других металлов для Египта. Рудники эти разрабатывались каторжным трудом ссыльных, которых партиями отправляли сюда, заковывали в цепи и принуждали к насильственным работам. Во времена фараонов-угнетателей они переполнялись каторжниками и между ними, несомненно, было множество израильтян, которых жестокое правительство партиями ссылало сюда для ослабления молодого народа, становившегося опасным для государства.

Египетский историк Манефон рассказывает, что фараон Аменофис сослал таким образом в рудники и каменоломни до восьмидесяти тысяч «прокаженных», как несомненно назывались израильтяне, не соблюдавшие египетских законов о чистоте. Поэтому, направляясь сюда, Моисей мог иметь в виду не только воспользоваться египетским провиантом и добычей золота и серебра в этих рудниках, но и, главным образом, освободить своих страждущих братий. Небольшой египетский гарнизон, конечно, не мог оказать большого сопротивления и при приближении народа должен был удалиться. От египетских рудников народ прошел по долине Мокаттеб, где был стан Алуш. Долина эта известна множеством надписей на скалах и целых изображений, представляющих картины странствования какого-то племени (и уже древнее предание видело в этом племени израильский народ). Большой стан затем был в Рефидиме, самое название которого (место остановки) показывает на продолжительное пребывание в нем.

Здесь опять возник ропот по случаю отсутствия воды, и Моисей ударом жезла чудесно источил ее из скалы. Чудесно открытый источник, по-видимому, сделался постоянным, и из него израильтяне пользовались водой во все время пребывания у Синая. Источник этот, по учению ап. Павла, был прообразом Христа, источающего жизнь вечную.

Но израильтянам приходилось бороться не только с тягостями пути и недостатками природы, но и с враждебными племенами. Когда они находились еще в Рефидиме, у долины Фейран, местные жители вознамерились оказать им сопротивление. Это было племя бедуинов, известное под именем амаликитян, самое сильное племя Синайского полуострова в то время. В зимнее время они, обыкновенно, жили в южных пределах полуострова, а к лету передвигались на север, именно в окрестности долины Фейран, где находили хорошие пастбища для своих стад. Им, поэтому, было крайнею, жизненною необходимостью прогнать отсюда вновь вторгшийся народ, который мог отбить у них пастбища.

Будучи издавна данниками фараонов, они теперь соединились с египетским гарнизоном, отступившим от рудников Дофки, и совместно ударили на пришельцев. Время и место было выбрано чрезвычайно удачно для них. Народ израильский был крайне истощен тягостями пути и невзгодами, значительно даже деморализован ропотом и неудовольствиями на своего вождя, которого только что пред тем грозил побить даже камнями. Местность была стиснута гранитными скалами, затруднявшими более или менее правильное военное действие, и жар палил невыносимый. Минута была критическая. Правда, израильтяне были гораздо многочисленнее своих врагов, но самая их многочисленность со своими женами, детьми и стадами была их главною слабостью, потому что скорее могла вызвать панику в народе.

Моисей быстро взвесил все обстоятельства и распорядился оставить весь обоз с женами и детьми позади, а из колен выбрал наиболее сильных и храбрых воинов, которые должны были сразиться с амаликитянами. Отряд был отдан под начальство Иисуса Навина, – имя которого тут впервые появляется в летописях истории. Соединившись с некоторыми более дружественными племенами, искавшими, в свою очередь, союза с израильтянами против угнетавших их амаликитян, именно с кенеями и мадианитянами, израильтяне нанесли полное поражение своим врагам. Сам Моисей во время битвы стоял на горе, наблюдая за ходом сражения и придавая чудесную силу своим воинам поднятием своих рук, знаменовавших силу молитвы и прообразовавшим силу креста.

На месте победы Моисей воздвиг жертвенник под названием Иегова Нисси (Господь знамя мое), и получил обетование об окончательном истреблении амаликитян за их коварное нападение на избранный народ. Вскоре после поражения амаликитян Моисей был обрадован приятной встречей, которая должна была ободрить его в страшных трудах и испытаниях.

Отправляясь в Египет, он оставил свою жену Сепфору с двумя сыновьями у тестя своего Иофора, для безопасности. Теперь, когда он опять был близ священной горы, ему пришлось вновь увидеть свое маленькое семейство, приведенное к нему тестем. Узнав о его приближении, Моисей вышел к нему навстречу, преклонился пред ним на колена, прикоснулся головой земли, поцеловал у него сначала руку, а затем, поднявшись, поцеловал его в обе щеки и, приветствуя друг друга по всем правилам восточной любезности, они оба вошли в шатер.

Тут Моисей рассказал Иофору о всех событиях, сопровождавших избавление народа, и о всех трудностях, которые встречались им на пути. Принесено было благодарственное всесожжение в жертву Богу, устроено угощение, на котором в присутствии Аарона и старейшин заключен был формальный союз между израильтянами и мадианитянами, связавший оба народа узами дружбы, редко нарушавшимися в течение последующей истории. Пребывание Иофора в израильском стане ознаменовалось важным преобразованием в гражданском устройстве народа.

До этого времени у народа совсем не была устроена судебная часть – по разбирательству возникавших дел и тяжб. Со всеми делами непосредственно обращались к самому Моисею, который поэтому и должен был с утра до ночи заниматься разбором бесконечных тяжб и дел. Такой порядок вещей был крайне утомителен для вождя и неудобен для народа. Опытный глаз Иофора тотчас же усмотрел ненормальность такого положения, и он предложил Моисею такое устройство судебного дела, чтобы до него доходили только наиболее важные дела.

Он должен был разделить весь народ на определенные части и над каждой частью поставить начальника, к которому и обращалась каждая часть для разбора возникающих в ней дел. Таким образом, явилась та стройная десятичная система народных начальников, которая так много содействовала правильной общественной жизни народа. И были избраны тысяченачальники, стоначальники, пятидесятиначальники и десятиначальники, которые и ведали дела своих частей. Только крупные дела представлялись на разрешение Моисея, который таким образом освобожденный от мелочных дел, мог всецело посвятить себя высшим интересам народной жизни. По возвращении Иофора к своему племени израильский народ двинулся дальше. В отдалении уже виднелись величественные высоты Синайских гор, где должно было совершиться великое не только для израильского народа, но и для всего человечества, событие, именно провозглашение и дарование божественного Синайского законодательства. К этим-то высотам и повел теперь Моисей освобожденный им народ.

XIX. История дарования Синайского законодательства. Золотой телец. Скиния. Священство. Исчисление народа

От Суэцкого залива, где израильтяне перешли чрез Чермное море, до Синая всего только около двухсот пятидесяти верст, считая все извилины пути, но только в третий месяц по выходе из Египта они могли, наконец, раскинуть свои палатки под сению священной горы. Под именем Синая, собственно, разумеется целая группа гор, отдельные отроги которой носят различные названия, и определить, какая из них именно была горою законодательства, составляет трудный вопрос науки. Самая величественная из них есть гора Сербал, но перед нею нет такой равнины, на которой мог бы расположиться станом народ. Поэтому в последнее время большинство исследователей начинают склоняться в пользу той горы, которая называется Рас-Сафсафех. Она почти так же величественна, как Сербал, но с тою разницею, что пред ней расстилается обширная равнина Эр-Раха («Ладон»), на которой мог помещаться народ, и вообще, особенности этой горы более соответствуют подробностям библейского повествования.

С равнины Эр-Раха открывается величественное зрелище, лучше которого и трудно было избрать для великого события – нравственного возрождения народа. Перед станом в страшном величии возвышалась священная гора, гранитные скалы которой отвесными утесами возносятся к небесам и с равнины представляются подобно исполинскому алтарю, неприступному престолу Всевышнего, голос которого мог разноситься далеко по всей равнине, лежащей внизу. У подошвы ее проходит наносная плотина, как раз соответствующая той «черте», которая должна была воспрепятствовать народу «прикасаться к подошве горы», и самая подошва так отвесна и крута, что к ней действительно можно прикасаться как к стене. Равнина закрыта и стеснена горами со всех сторон, но в одном месте она представляет большой выступ, за которым народ, не вынося грозных явлений на горе, мог «отступить и стать вдали». Небольшое возвышение при входе в равнину носит имя Аарона, и по преданию это то самое место, откуда Аарон смотрел на празднество в честь золотого тельца. Па вершину горы ведет тропинка и она имеет особенность, близко соответствующую библейскому повествованию, по которому Моисей, сходя с горы, слышал крик в стане, но не видел самого стана и того, что в нем делалось.

Действительно, всякий сходящий с этой горы по тропе, ведущей с нее в равнину, может слышать звуки, разносящиеся по безмолвной равнине, но не видит самой равнины, пока окончательно не сойдет с горы, как это именно и было с Моисеем. Затем поблизости находится и источник, который мог быть именно тем «потоком», в который рассыпан был истертый в прах золотой телец. Наконец, самая равнина, бывшая местом стоянки народа в течение почти целого года, изобилует и пастбищами, которые в прилегающих долинах (вади) отличаются особенным богатством. Сюда-то Моисей, для которого известны были здесь всякая тропа и всякий источник, привел народ свой.

В народе эта местность должна была возбуждать тем более благоговейное настроение, что эта группа гор издавна считалась священною, и даже в настоящее время около нее ежегодно совершаются религиозные празднества местных арабов, поддерживающих предания глубокой старины. Расположившись станом на этой равнине, израильтяне, по внушению Моисея, должны были приготовиться к великому событию. Иегова избавил их от рабства, имел особенное попечение о них в пустыне, «носил их как бы на орлиных крыльях и принес их к Себе», к Своему святилищу, чтобы и их освятить и сделать Своим «избранным народом», «царством священников и народом святым», особенным представителем истинной религии в мире. Освящением и строгим воздержанием израильтяне должны были сделать себя достойными и способными воспринять тот завет, который Иегова хотел заключить с ними.

С напряженным вниманием и трепетным сердцем народ ожидал этого события. Наконец утром, на третий день, густое облако покрыло вершину горы, заблистала молния, пронизывая гору и превращая ее в объятую пламенем печь, загрохотали удары грома, раскатываясь от утеса к утесу и повторяясь в многократных отголосках. Казалось, вся природа вышла из своего обычного течения и ждала чего-то великого. «И вострепетал весь народ», и с замиранием сердца смотрел на величественно-страшное зрелище. Но как ни величественно было самое зрелище, еще возвышеннее были слова, которые среди громовых раскатов и молний на горе, куда удалился Моисей, доносились до слуха народа. Слова эти были просты и общедоступны, но исполнены такого глубокого значения, что легли в основу всякой нравственности и всякого законодательства.

Это было знаменитое десятословие, те десять заповедей, из которых в каждой открывалась вековечная истина. В первой из них открывался народу Сам Иегова, как Бог, чудесное водительство которого израильтяне уже знали и могущество которого проявлено было ради них: это Он вывел их из Египта, открыл им путь по морю и ниспроверг могущество фараона и его воинства. Он не простое изобретение воображения, не простой символ сил природы, подобно идолам язычников; не простое отвлечение, подобно богам Нила, неспособным сочувствовать человеку или любовно нисходить к его нуждам и потребностям ума и сердца; нет, Он показал уже, каким сильным помощником Он служит для тех, которые полагаются на Него. Он был и теперь с ними и говорил с ними языком человеческим. Но, будучи так близок к ним и милостив, будучи единым живым Богом со всеми свойствами личного бытия, Он, однако же, невидим, и нет Ему никакого подобия ни на небе, ни на земле. В противоположность идолопоклонству египтян, к которому привыкли и израильтяне, это определение высказано (во второй заповеди) с особенною выразительностью. Народ не должен изображать Его себе ни под каким кумиром – ни под видом небесных тел, как было большею частью в языческом мире, ни под видом животного мира, как в Египте, ни под видом рыб, как было, отчасти, в Палестине и Ассирии. Имя Иеговы так свято, что не должно произносить его напрасно, а тем более не должно придавать его какому-нибудь из суетных призрачных идолов или языческих богов, потому что в сравнении с Ним все другие боги суть простое ничтожество (третья заповедь). Соблюдение субботы прекращением всякой работы в седьмой день было древним обычаем, ведшим свое происхождение от Адама; но теперь он подтвержден был законодательною силой, как необходимый для усиления религиозного чувства, периодического восстановления сил и доставления необходимого отдыха человеку и животным (четвертая заповедь). Почтение к родителям издавна также считалось нравственною обязанностью детей, но это естественное чувство не имело еще высшего законодательного определения и потому у большинства народов преобладало вопиющее варварство. У некоторых народов древности был даже обычай предавать смерти своих престарелых родителей или оставлять их беспомощными. Среди древних народов мать вообще занимала низшее положение и по смерти своего мужа становилась в подчиненное положение к своему старшему сыну. Но теперь было заповедано, что сын, даже сделавшись главою семейства, должен так же почитать мать свою, как почитал отца (пятая заповедь). Человеческая жизнь мало ценилась в древности, но теперь заповедано было: «не убей». Человек сотворен по образу Божию и потому жизнь его должна быть священна (шестая заповедь).

Древний мир утопал в похотях, вся жизнь его отравлялась ядом животного сладострастия, и самые боги изображались далеко не образцами целомудрия. Теперь голос с Синая заповедал: «не прелюбодействуй» (седьмая заповедь). Собственность провозглашена священною, и воровство заклеймлено как преступление (восьмая заповедь), равно как и лжесвидетельство (девятая заповедь). Но новый закон не только осуждал внешнее злое дело, он проникал глубже и осуждал самую мысль злую, заповедав: «не пожелай» ничего такого, что противно основным законам нравственности (десятая заповедь). Синайское законодательство в своих основных началах давалось на все будущие времена. Оно заложило основу истинной нравственности и человеческого достоинства в мире. Это был час нарождения народа, отличного от всех дотоле существовавших в истории. Простые, но глубокие и вечные истины о духовном и личном Боге, о почтении к родителям, о целомудрии, о святости человеческой жизни и собственности, о чистоте совести – все эти истины открыты или утверждены были на Синае в наследие всем последующим векам. В древности, конечно, были блестки высшего нравственного учения, но они обыкновенно были достоянием только немногих высших умов и никогда не достигали народной массы, потому что проповедовались только в форме отвлеченных положений и не имели божественного утверждения. Десятословие же провозглашено было Самим Богом и с таким неотразимым величием и такою изумительною простотой, что возвещенные в нем истины сразу становились достоянием всего народа, долженствовавшего распространить их на все человечество.

Взятое в целом, Синайское законодательство по своим началам является необычайным и чудесным в истории человечества. Оно не только устанавливает истинные воззрения на Божество и отношение к Нему человечества, но и взаимные отношения между людьми ставит на совершенно новых началах. Дотоле существовали в этом отношении только такие законы, в которых притеснитель налагал иго на подчиненных, сильный и богатый угнетал слабого и бедного. Теперь впервые провозглашены были законы общественного равенства. Иегова освободил всех израильтян от рабства египетского, всех сделал свободными, и потому среди них все должны быть равными между собой. Чтобы это законодательство не изгладилось из памяти народа и постоянно было пред глазами его, основные начала его и именно десятословие, были выбиты на двух каменных досках или скрижалях, которые должны были сохраняться в ковчеге завета, долженствовавшем стать главной святыней народа. Немного однако же спустя после заключения завета с Иеговою совершилось событие, которое показало, как трудно сразу возродить народ, возвысить его на высшую ступень религиозной жизни

Долгое пребывание в такой идолопоклоннической стране, как Египет, имело своим неизбежным следствием то, что израильтяне отчасти поддались влиянию идолопоклоннического культа. Да и не только в самом Египте, но и его окраинах, где жили разные семитические инородцы, израильтяне постоянно видели самое грубое идолопоклонство, где божество постоянно представлялось и боготворилось под видимыми символами, животными и истуканами, и есть немало указаний на то, что израильтяне сами иногда принимали участие в таком идолослужении. Когда освободитель народа возвестил ему возвышенную идею единобожия и призывал его отселе признавать только Иегову, единого живого личного Бога, то, несмотря на коренившееся в его сознании древнее верование отцов, ему трудно было сразу подняться на высоту такого отвлеченного веровоззрения. Последующая история должна была постепенно развивать его религиозное сознание, и те великие события, которых он был доселе свидетелем, как чудесное освобождение от могущественного фараона, чудесное водительство и питание в пустыне и, наконец, величественное дарование закона – должны были приучить народ к вере в невидимого Бога, который не нуждался ни в каких видимых символах для проявления Своих отношений к людям. Чтобы резче положить грань между идолопоклонством и истинной религией, вторая заповедь с особенною выразительностью запрещает прибегать к каким бы то ни было изображениям и кумирам для воплощения в них предмета поклонения и боготворения.

Но в народе, который в течение целых веков был окружен самыми грубыми формами идолопоклонства, и после всех воспитательно-исторических событий, подготовлявших его к высшей ступени религиозной жизни, оставалось естественное желание иметь какой-нибудь видимый символ даже в поклонении Иегове. И это желание он не замедлил осуществить, лишь только представился благоприятный случай для того. Личное присутствие Моисея сдерживало народ от удовлетворения этого незаконного желания; но когда он удалился на священную гору и оставался там более месяца, то при отсутствии вождя, который в народном сознании, быть может, отождествлялся с невидимым Божеством, народ оказался в беспомощном и отчаянном положении. При этом случае, естественно, сильнее всего сказалась потребность в каком-нибудь видимом символе божества, и народ стал требовать, чтобы Аарон сделал для него бога наподобие тех, что им известны были в Египте. Народ не имел в виду идолопоклонства в собственном смысле и хотел боготворить Иегову, но только под какою-нибудь более доступною народному сознанию и знакомою ему формою. Та готовность, с которою народ принес золотые вещи для этой цели, показывает, как тяжело было для него долго оставаться без чувственной религиозности, и с какою силою заявляла о себе потребность в ней. Аарон в соответствие религиозным воззрениям народа «сделал литого тельца», который встречен был всеобщим ликованием. И если бы Аарон обладал такою же силою воли, как его младший брат, то, конечно, он легко мог бы убедить народ не делать этого преступного шага. Но он малодушно уступил народному требованию, и вот чрез несколько времени готов был телец, и в честь его назначено было всенародное празднество со всесожжением. «И сел народ есть и пить, а после встал играть». Это религиозное празднество напоминает отчасти то, которое совершали обыкновенно в Египте по случаю нахождения нового Аписа.

После глубокого траура, вызывавшегося смертью прежнего Аписа, начиналось дикое ликование. Женщины играли на кастанетах, мужчины на флейтах, народ пел и под такт музыки хлопал в ладоши. Начинались сладострастные пляски, вино пилось без меры, и все празднество превращалось в дикую вакханалию животных страстей и чувственности. Стан израильского народа огласился восторженными ликованиями, отголоски которых раздавались по ущельям и утесам священной горы законодательства, на которой в священном уединении находился великий вождь и законодатель народа. Получив божественное внушение об опасности и заслышав необычайный шум в стане, Моисей поспешил сойти с горы. Тропа вела с нее закрытым ходом, так что он ничего не мог видеть до самого спуска в равнину. По мере схождения шум становился все явственнее, и бывший с ним Иисус Навин высказал опасение, не сделано ли на народ какого-нибудь враждебного нападения, но Моисей явственно различал, что это был «не крик побеждающих и не вопль поражаемых», а «голос поющих». Когда он совсем сошел с горы и увидел в чем дело, то весь закипел благородным негодованием.

Для того ли освобожден этот народ, чтобы предавался дикому разгулу идолопоклонства? И это после всех чудес, которые были совершены для убеждения этого народа вере в невидимого Иегову, как единого истинного Бога, после величественного законодательства, которое запрещало всякие кумиры и подобия! Какое же значение могли иметь после этого и те скрижали, которые он принес с собою со священной горы и на которых были выбиты только что возвещенные заповеди, так скоро и преступно нарушенные народом?

Моисей порывисто бросил их от себя, и они разбились. Появление его в стане было так неожиданно для народа, что все как бы замерли от страха и изумления. Гневный вид законодателя и вождя мгновенно пробудил в совести израильтян чувство своей преступности, и они трепетно ждали, что будет. Момент был критический, и Моисей воспользовался им, чтобы возвратить народ на путь истинной религиозности. Необходимо было осязательно показать народу, что сделанный им идол не имеет в себе никакой божественной силы. Поэтому Моисей сжег идола на огне, велел истереть его в порошок и рассыпал по воде, которую приходилось пить народу. Он поступил с идолом так, как только возможно было поступить с ним с целию его унижения и вместе наказания народа. Но этого было недостаточно. Нужно было истребить в зародыше самых вожаков идолопоклонства и выдвинуть наиболее преданных новому законодательству людей, чтобы поставить их на страже истинной религии.

Став при входе в стан, Моисей поэтому кликнул к себе всех, кто ревнует о Иегове. «Кто Господень, иди ко мне!» закричал он. На призыв его отозвалось только колено Левиино, самое малочисленное в народе. Но оно было сильно духом, и этим верным сынам Иеговы Моисей повелел истребить идолопоклонников. Весь стан объят был ужасом, сыны Левия прошли по нему, и «пало в тот день из народа до трех тысяч человек». Только такою великою жертвою и пламенным заступничеством Моисея народ избавился от грозившего ему полного истребления и оставления со стороны Иеговы.

Прошло сорок дней после этого печального события, и только тогда на мольбы Моисея последовал ответ, в котором Иегова обещал пощадить жизнь Аарона и опять вести народ в землю обетованную. Это было равносильно возобновлению только что было нарушенного завета и восстановления Моисея в его великой должности вождя. Он поэтому опять занял свое прежнее положение. Но как при горящей купине он хотел иметь какой-нибудь видимый знак божественного благоволения и какой-нибудь залог высшей помощи в великом деле, так и теперь, с свойственным древности желанием видения Божества он просил, чтобы возобновление завета было подтверждено каким-нибудь подобным знамением, и просьба эта была удовлетворена: он удостоился видения славы Господней. Стоя в одной из расселин Синая, он видел, как мимо него прошло величие Иеговы, и слышал голос, возвещавший о страшном присутствии Его. С этого момента начался новый период в служении Моисея.

Вновь вытесанные скрижали с вырезанным на них десятословием служили всенародным знаком возобновления завета. Еще раз Моисей удалился на священную гору и пробыл там в течение сорока дней, но на этот раз народ уже оставался верен завету90. Когда он опять сошел с горы, то божественное благоволение к нему оказалось на нем в особом таинственном величии и сиянии, окружавшем его личность. От лица его исходил особый блеск, так что он должен был носить на своем лице особое покрывало. Блеск этот постепенно померк, но замечено было, что он возобновлялся всякий раз, когда Моисей возвращался в стан после общения с Богом на горе.

С восстановлением завета нужно было поспешить с устройством народного святилища, которое было бы местом особого присутствия Божества. До этого времени таким святилищем была палатка Моисея, но теперь нужно было устроить более сообразную с высоким назначением скинию или подвижной храм, приспособленный к потребностям неоседлого и странствующего народа91. Скиния была построена по особому образцу, таинственно показанному Моисею на горе, и как народное святилище, она создана была со всем изяществом и богатством, какими только могли располагать израильтяне. Как подвижной храм, она, естественно, не могла быть больших размеров, и имела 30 локтей в длину и 10 локтей в ширину и в вышину. Все твердые части ее – столбы, брусья, шесты – были выделаны из дерева ситтим или синайских акаций, единственного дерева на полуострове, пригодного для построек и отличающегося необыкновенною крепостью и прочностью. Древесный остов покрыт был разными ценными тканями, блиставшими яркостью цветов, а также тщательно выделанными кожами, соединявшимися между собой посредством изящных золотых петлей и крючков. С восточной части отверстие вело внутрь скинии, где она поражала богатством убранства, между которым особенное внимание обращала на себя ткань, служившая в ней потолком, с вышитыми на ней херувимами, и где во внутренней части (Святое святых) находилась высшая святыня – ковчег завета, с содержавшимися в нем скрижалями десяти заповедей. Вся скиния обнесена была оградой, выстроенной уже из менее ценного материала. Весь материал для построения святилища был доставлен добровольными приношениями народа. Материал требовался ценный и изящный, и некоторые исследователи сомневаются в возможности того, чтобы у израильтян мог быть такой большой запас драгоценных металлов.

Но при этом забывают, что среди израильтян было немало богатых семейств, и притом при выходе из Египта, а также во время прохода через египетские рудники они могли сделать значительные захваты потребовавшихся для скинии материалов. Самая работа по устройству скинии показывает, что века рабского пребывания израильтян в Египте не остались бесплодными для них в культурном отношении, и они вынесли оттуда знание многих ремесел и изящных искусств, которые впоследствии оказались им так нужными и полезными в религиозной и общественно-государственной жизни. Израильтяне вполне могли гордиться тем, что изящная и роскошная работа, требовавшаяся при построении скинии, вся выполнена была их собственными архитекторами и мастерами, во главе которых стояли известные строители Веселиил (из колена Иудина) и Аголиав (из колена Данова). С устройством особого народного святилища требовалось и особое священство, как класс особенных служителей религии. Потребность эта сказывалась с особенною настойчивостью ввиду недавно происшедшего случая уклонения народа от истинного богопочтения. Нужно было создать класс особенных ревнителей его, которые бы постоянно стояли на страже интересов истинной религии. Дотоле не было в народе особого класса священников, если и упоминаются иногда «священники», то под этим именем разумелись просто представители семейств, которые по патриархальному обычаю совершали богослужение для народа, не имея на то особенного посвящения. Теперь же более строгое и правильное общественное устройство народа требовало выделения какого-нибудь колена на это особенное служение. Какое именно колено было наиболее пригодно для такого служения, это уже выяснилось целым рядом исторических фактов, которые показали, что Левиино было наиболее достойно чести священства; Оно отличалось наибольшею преданностью истинной религии, крепче держалось заветов и преданий отцов и дало народу великого освободителя, выведшего его из земли рабства. Наконец, во время последнего печального события поклонения золотому тельцу оно показало наибольшую ревность к завету Иеговы и по призыву Моисея мужественно выступило для наказания идолопоклонников. Таким образом, этому колену по праву принадлежала честь священства, и она действительно была предоставлена ему.

Священство разделено было на три чина – первосвященнический, священнический и левитский. Первый предоставлен был непосредственно Аарону, второй – его сыновьям с потомками, а третий – всему колену Левиину. Возведение в тот и другой чин совершено было с особенными обрядами и жертвоприношениями, которые должны были запечатлеть в посвящаемых сознание важности их служения. С этою же целию им даны были особые священные одеяния, в которые они должны были облачаться во время совершения богослужения. Высшая святость нового служения, на которое избиралось семейство Аарона и все колено Левиино, было подтверждено страшною участью сыновей Аарона – Надава и Авиуда, которые отнеслись к свой обязанности не с должным благоговением, за что и убиты были «огнем Божиим»92. Скиния со всеми своими принадлежностями, подробно описанными в книге Исход, была окончена постройкой в течение семи месяцев, и когда таким образом народное святилище было готово, и было совершено торжественное освящение его вместе с посвящением Аарона и сыновей его на священное служение, то труд по религиозному и общественному устройству народа был закончен, и потому настало время выступления в дальнейший путь. Но заключительные недели этой долгой стоянки были ознаменованы еще двумя важными событиями.

Тут во второй раз совершено было празднование Пасхи, съеден был по установлению пасхальный агнец. Затем перед выступлением произведено было исчисление народа. Исчисление это показало, что все колена, исключая Левиина, заключали в себе в совокупности 603 550 человек мужского пола от двадцати лет и выше, что для всего населения составит не менее двух миллионов душ. Счет этот основан был на количестве подати, собранной с народа по полсиклю с каждой мужской души в пользу скинии, причем женщины и дети остались без всякой переписи. Обычай такого исчисления впоследствии так укоренился в народе, что попытка римлян во времена Ирода ввести более точную систему счисления повела к народному восстанию. Особо произведенное исчисление колена Левиина показало, что в нем было 22 000 душ мужского пола от одного месяца и выше, и оно, таким образом, было самое малочисленное из всех колен израильских. Все теперь было готово к выступлению в дальнейший путь от Синая.

На равнине Эр-Раха почти год пред тем израильтяне остановились станом в качестве простой толпы беглых рабов, почти без всякого устройства и только с смутными религиозными понятиями. Во время этой стоянки с ними произошла огромная перемена. Они убедились, что египетские боги – ничтожные призраки, и что истинный Бог земли есть Иегова, невидимый и всемогущий Дух, который был для них вождем и покровителем. При схождении его на священную гору они были объяты трепетом и ужасом, но среди грозных явлений они слышали слова любви и благоволения, которые легли в основу принятого ими завета. В силу этого завета они сделались избранным народом, особым царством Иеговы.

Согласно с этим должно было сложиться и все устройство народной жизни: оно приняло форму «теократии», богоправления, в котором все основные законы исходили непосредственно от Самого Иеговы и все видимые правители народа были лишь орудиями и исполнителями божественной воли в направлении народной жизни. Для облегчения собственно правительственной деятельности, Моисей, впоследствии, учредил для себя особый постоянный совет или сенат из 70 старейшин, представителей колен и поколений, который впоследствии и сделался основой всей системы государственного управления народа. Возродившись, таким образом, нравственно и политически, народ израильский в стройном, особо выработанном порядке опять двинулся в путь – по направлению к земле обетованной.

• < Назад
• Вперёд >