http://blagovest-info.ru/index.php?ss=2&s=7&id=83920

История из жизни митрополита Сурожского Антония

 

4 августа 2003 года отошел в вечность митрополит Сурожский Антоний. Об одной истории из жизни владыки нам рассказала много лет знавшая его Елена Садовникова, президент фонда «Духовное наследие митрополита Антония Сурожского».

В приходе лондонского собора Успения Божией Матери и всех святых, где служил митрополит Антоний, была одна монахиня, матушка Серафима, англичанка. Монастырь, в котором она жила, закрылся, и владыка Антоний устроил ее при храме. Матушка Серафима всегда приходила первая – протирала лампадки, зажигала свечи.

Как-то раз она подходит ко мне и говорит: «Вы не могли бы перевести викарному архиерею (тот плохо говорил по-английски), что у меня рак?» Я только руками всплеснула, а она так спокойно отвечает: «Ничего-ничего, мне уже почти восемьдесят, я же должна от чего-нибудь умереть». Ну, конечно, отвечаю, я всё передам владыке…

Вскоре я уехала в Россию. Чрез три месяца возвращаюсь, смотрю — матушка Серафима по-прежнему чистит лампадки. Я подхожу к ней с сочувственным видом, интересуюсь, как здоровье. В первый момент она даже удивилась моему вопросу, а потом вспомнила: «Вы же не знаете! Мы с вами тогда поговорили, а потом я подумала: надо сказать и митрополиту Антонию, что я ложусь в больницу. Подошла к нему вечером после службы и говорю: так и так, завтра операция, прощаюсь с вами — скорее всего, уже не вернусь. А он на меня посмотрел и говорит: “Кто же теперь будет лампадки убирать?” Я расстроилась, думаю: мало того, что рак, еще и митрополит недоволен! Пошла домой, легла, чувствую — внутри как будто оборвалось что-то. Наутро встала, пришла в госпиталь, сделали рентген перед операцией. Врач посмотрел снимок и говорит: “Послушайте, операция тут не нужна, опухоли нет”. Сделали переливание крови и отпустили».

У митрополита Антония был особый пастырский «педагогический» метод — взращивать в человеке позитивное, а не бороться с негативным. Он всё время говорил, что ему гораздо легче растить положительное.

Люди в его присутствии «становились на цыпочки» и если им не удавалось «махать крыльями», то по крайней мере они продолжали ходить «на цыпочках».

В нем всегда присутствовала удивительная радость творчества и бодрость. Некоторых это даже раздражало: «Он прямо требует “радуйтесь”, как будто это обязанность какая!» Но владыка сам являет эту радость — глубочайшую радость о Боге, без всякого смехотворства и легкомыслия.

Он очень боялся кого-то обидеть, всегда по этому поводу переживал. Наверное, тут сказывалось его аристократическое воспитание, но было и осознанное стремление не ранить человека. Владыка старался «говорить не против человека, а над человеком», чтобы человек мог «вспорхнуть» в другое, Божеское измерение.

Мне довелось общаться с митрополитом Антонием в последние одиннадцать лет его жизни, когда у него уже не было ни того, что мы привыкли называть «характером», ни каких-то индивидуальных человеческих слабостей — он был абсолютно прозрачен для Бога. Не знаю, можно ли было вывести его из себя в более ранние годы, — предполагаю, что да: у него была невероятно мощная, страстная натура. Но все свои личные свойства и таланты он переплавил в себе, отсекая ненужное, в новое качество, в чистую молитву.

 

Об авторе

Елена Юрьевна Садовникова – выпускница биологического факультета МГУ, ученый-иммунолог. В начале 1990-х на несколько лет уехала в Великобританию для работы по контракту в Университете Лондона, затем в Имперском Колледже. Входила в группу ученых, которые изучали связь вируса папилломы человека с раковыми заболеваниями и работала над подходами к иммунотерапии рецидивирующих лейкозов. Однажды Елена Юрьевна узнала, что в центре Лондона есть собор, где проводит беседы на «великолепном русском языке девятнадцатого века» пожилой священник. В то время она не была верующим человеком, но успела соскучиться по русскоязычному кругу общения и однажды пришла в собор Успения Божией Матери и всех святых. Пришла и поняла: здесь то, чего она искала всю свою жизнь.

Встречи Елены Юрьевны с митрополитом Антонием не прекратились и после того, как она вернулась в Россию. Она продолжала регулярно ездить в Англию и обязательно бывала у владыки, чтобы поделиться радостью, болью, сомнениями, задать все главные вопросы.

«С уходом владыки в наших отношениях ничего не изменилось, — говорит Елена Юрьевна. — Я так же продолжаю разговаривать с ним обо всем».

Подготовил Игорь Цуканов

30 июля 2019

Источник: Фома 

http://blagovest-info.ru/index.php?ss=2&s=7&id=86079

Какую Церковь мы сегодня выбираем

Протоиерей Георгий Митрофанов — о голосе и даре митрополита Антония Сурожского

Почему митрополит Антоний был обречен остаться невостребованным в период церковного возрождения, о какой церковной жизни он мечтал и что важно помнить сегодня тем, кто стремится к разнообразным объединениям, рассказывает протоиерей Георгий Митрофанов, доктор богословия, заведующий кафедрой церковной истории Санкт-Петербургской духовной академии, настоятель храма апостолов Петра и Павла при Академии последипломного педагогического образования.

Выступление на презентации третьей книги «Трудов» митрополита Сурожского Антония в Просветительском центре Феодоровского собора Санкт-Петербурга.

— Мы очень боимся пауз в нашем богослужении и в нашей жизни. Пауз, которые в тишине оставляют нас наедине с Богом. Вероятно, от какой-то подсознательной боязни остаться один на один с Богом, услышать именно Его голос, мы постоянно стремимся создавать вокруг себя даже в храме какой-то звуковой фон. Мы как-то с отцом Александром Сорокиным эту тему обозначили для себя во время богослужения, когда непроизвольно во время возникшей паузы в пении хора одновременно второпях стали произносить возглас, решив, что пришло время возгласа и, конечно же, тишины допустить нельзя, а это просто певчие переворачивали листы партитуры. Боязнь безмолвия, в котором, может быть, гораздо слышнее звучит голос Бога. Тот самый голос, который призывал услышать митрополит Антоний. 

Церковь, которой я еще не знал

Голос митрополита Антония я впервые услышал почти пятьдесят лет назад в радиоле «Ригонда-Моно» в своей коммунальной квартире на радиостанции «Би-Би-Си» в воскресной религиозной программе. Мне было тогда двенадцать лет, и, собственно, это было по существу первым опытом слушания проповеди как таковой, вскоре переросшим в регулярное слушание каждый воскресный день проповедей именно митрополита Антония, который стал для меня не только первым миссионером, но и первым говорящим, а не лишь «поющим и вопиющим» за богослужением священнослужителем. При этом увидеть его даже на фотографии мне довелось очень нескоро. 

Действительно, все мои школьные годы проходили в ощущении того, что я слышу не просто голос Русской Православной Церкви, которая здесь в Советском Союзе вроде бы есть, но какая-то другая. Немногочисленные храмы, в которых служат, но крайне редко и скупо проповедуют священнослужители, явно непохожие ни стилистически, ни риторически, ни богословски на этого митрополита Антония. Священнослужители, с которыми ты не знаешь, как и заговорить-то, тем более будучи школьником, хотя и старшеклассником. Ты их боишься, и они тебя опасаются. И только от воскресенья к воскресенью я открывал для себя и Евангелие, и церковную жизнь. И, конечно, это был опыт уникальный, просто потому, что митрополит Антоний открывал не ту Церковь, которая ценой неимоверных потерь и компромиссов, потерь часто лучших своих представителей и компромиссов отнюдь не лучших своих руководителей смогла выжить в Советском Союзе в храмах Русской Православной Церкви Московского Патриархата, к которому тем не менее принадлежал и митрополит Антоний.

И тем не менее именно митрополит Антоний сыграл немалую роль в формировании у меня идеального образа русской православной церковной жизни, но, конечно же, остававшейся такой только в России дореволюционной или России зарубежной. Вы предчувствуете уже, что я готов несколько критически отозваться на этот опыт? Действительно, могу сказать прямо, митрополит Антоний вел меня ко Христу, но через какую-то совсем другую Церковь, нежели та, которая окружала меня, встреча с которой ожидала меня и в которой я вот уже более тридцати лет служу в качестве священника. Я так и не увидел той Церкви, о которой рассказывал митрополит Антоний, как я не увидел при его жизни и его самого. А теперь уже увидеть ни его невозможно, ни той Церкви, от имени которой он говорил, которой была Сурожская епархия, а на самом деле, полагаю я, всего лишь Сурожская община, которую он создал. 

Конечно, это был своеобразный свой среди чужих, чужой среди своих в иерархии Русской Православной Церкви Московского Патриархата, но могу предположить, что в любой иерархии он был бы в чем-то чужой. Ибо это был действительно уникальный иерарх, сочетавший в себе черты пастыря, миссионера и, что было особенно значимо для меня тогда, не отделявший Церковь от русской, да и мировой культуры в целом. Выразителем этого синтеза Церкви и культуры митрополит Антоний оставался многие годы для меня, школьника, потом студента, потом матроса, потом опять студента, потом младшего научного сотрудника, а потом и семинариста, уже лично знакомого с такими единомысленными митрополиту Антонию священнослужителями, каким был, например, архимандрит Ианнуарий (Ивлиев).

Митрополит Антоний сформировал мое видение Церкви, которой я еще не знал. Он исполнил меня, может быть, даже завышенными ожиданиями. Но, самое главное, он не вел меня в ту земную церковь, в которую я пришел, он обращал меня ко Христу. И это было, наверное, самым главным. К чему собственно он и стремился по отношению ко всем, кому он проповедовал. И чему не могло помешать даже то, что он вынужден был выступать со своими проповедями на радио. 

Любой яркий проповедник, ну, на пятьдесят процентов теряет свою убедительность, если его читают или слушают на радио. Исчезает самое главное, вот этот, безусловно харизматический элемент — общение глаза в глаза. Совместное литургическое переживание слов проповеди проповедника вместе с теми, кто внимает его словам, кто, если угодно, по ходу слова проповедника корректирует его. Хотя тот колоссальный опыт, который приобрел митрополит Антоний на радио «Би-Би-Си», сделал его, наверное, одним из самых лучших радиопроповедников.

Он говорил с Богом на каждой своей проповеди и говорил одновременно с каждым из тех, кого он даже и представить-то себе не мог.

И говорил он с теми, кто особенно был для него значим и дорог, он говорил с Россией, что собственно и подтолкнуло его войти в клир именно Московской Патриархии, что для той церковно-общественной среды, которая сформировала митрополита Антония, тогда было в высшей степени странным шагом, может быть, даже в чем-то и ошибочным.

Но я в данном случае не могу не сказать именно об этом историческом аспекте не только церковно-юрисдикционного, но и церковно-экзистенциального выбора митрополита Антония. Он пребывал в юрисдикции той церковной иерархии, которая в духовно-пастырском, богословско-мировоззренческом, культурно-политическом отношениях была во многом чужда ему, которая часто не могла или даже не хотела отзываться на то, что представлялось жизненно важным для митрополита Антония. 

Достаточно вспомнить его реакцию на высылку Александра Исаевича Солженицына, за что он поплатился должностью экзарха Западной Европы, за которую, естественно, не держался и которая же столь естественно перешла к одному из самых выдающихся архиереев Московской Патриархии той поры митрополиту Никодиму. Этот в высшей степени символический эпизод уже тогда, в середине 70-х годов, как будто предвозвестил, что жизнь в нашей Церкви, даже если она, а тогда это представлялось просто немыслимым, станет, наконец, свободной от внешнего диктата тоталитарного государства, будет определяться не «антониевцами», а «никодимовцами», сколь бы не отличались внешне от своего учителя и не конкурировали между собой эти «никодимовцы». Впрочем, у митрополита Антония не было, да и не могло быть широкого круга учеников и даже последователей. Слишком громадна и уникальна была его личность и слишком мелка и ординарна оказывалась церковная жизнь, утверждавшаяся в последние годы его жизни как в России, так и в Русском Зарубежье.

Я очень сожалею, что в то самое время, когда я вдохновенно внимал проповедям митрополита Антония на радиостанции «Би-Би-Си», наши спецслужбы методично глушили радио «Свобода» и я не услышал другого проповедника, как-то стилистически мне более созвучного — отца Александра Шмемана. Я услышал его значительно позднее. А ведь оба этих великих проповедника в чем-то очень различны и в чем-то одновременно очень созвучны между собой. И очень, хочу это подчеркнуть, одиноки в той церковной среде, которая окружала их при жизни и продолжает привычно существовать, лишь принимая их к сведению после их смерти. Один в Русской Православной Церкви Московского Патриархата, другой в Американской Православной Церкви.  

Мне кажется, один из главных его заветов заключается в том, что мы, часто оказываясь в церкви, стремимся ощутить себя в какой-то новой общности, то ли советских, то ли не советских, то ли русских, то ли незнамо каких людей, и забываем, что главное в церкви — это единение с Богом. Даже если окружающие тебя церковные люди, даже твои сослужители не в состоянии воспринять твоего опыта общения с Богом. И митрополит Антоний и протопресвитер Александр Шмеман шли именно таким путем. И для меня, конечно, важным этапом в переосмыслении проповедей митрополита Антония, которые даже в какой-то момент жизни стали казаться какими-то пресными, стали «Дневники» отца Александра Шмемана. Он вернул меня к митрополиту Антонию.

Я думаю, что митрополит Антоний был обречен оказаться невостребованным в период нашего церковного возрождения. И то, что случилось с его епархией в период нашего церковного возрождения, то, что она перестала существовать, является выразительным свидетельством того обстоятельства, что возрождение, которое началось у нас, было не возрождением той церковной жизни, о которой мечтал и которую созидал митрополит Антоний, а рождением какой-то другой жизни, которая не сочеталась с духовным опытом митрополита Антония. И к этому, наверное, он тоже в каком-то смысле не был готов, но подготавливал нас, тех, кто слушал его, когда он говорил о Христе как основе жизни христианина.

Можно потерять общину, можно потерять епархию, но можно остаться со Христом.

А можно, сохраняя общину, сохраняя епархию и даже Поместную Церковь, остаться без Христа. И это опыт, на самом деле, очень многих священнослужителей.

Я начал свой разговор о митрополите Антонии с его дара слова, с его проповедничества, ибо в мою жизнь он вошел именно как проповедник. То есть то, что он был проповедник-богослов, я об этом не говорю, это очевидно. То, что он был проповедник-миссионер, также очевидно, об этом говорилось, и каждый из нас ощущал его в разных его ипостасях, которые были нам нужны в тот или иной момент. Он всегда был актуален. Но я бы хотел завершить свой такой, может быть, несколько сумбурный, для историка слишком эмоциональный монолог одним в достаточной степени, может быть, очевидным и очень актуальным тезисом. 

Я тоже, как любой более или менее ответственный священник, пытаюсь проповедовать, да и все мы, христиане, призваны быть в той или иной степени проповедниками. В общем, мы стараемся в меру своих сил продолжать его дело. Именно его, я надеюсь, а не кого-либо другого. Но, к сожалению, получается так, что сейчас от имени нашей Церкви говорят не митрополит Антоний и не отец Александр Шмеман, а совершенно иные, более напоминающие идеологических пропагандистов, чем церковных проповедников, клерикальные агитаторы. И то, что говорят они, открывает нам совершенно другую церковь, нежели та, которую открывал митрополит Антоний. Если бы я слушал в свое время их, а не митрополита Антония, я бы решил, что искать Христа в Русской Православной Церкви бесполезно, Его там просто нет. Как это, наверно, слушая их сейчас, решают для себя многие наши современники.

Поэтому я призываю издателей творческого наследия митрополита Антония в этот судьбоносный момент в истории Русской Православной Церкви, когда вопрос стоит именно о том, какую Церковь мы выбираем, Церковь Христову или церковь русского мира, к тому, чтобы благодаря вашей деятельности мы бы имели и далее возможность пользоваться тем великим наследием, которое оставил нам один из самых лучших в истории русской проповеди проповедников и один из самых пастырски чутких в истории Русской Православной Церкви богословов — митрополит Антоний Сурожский.

Протоиерей Георгий Митрофанов

25 декабря 2019

Источник: «Правмир»

http://blagovest-info.ru/index.php?ss=2&s=7&id=95870

«Бог верит в человека, а Христос всегда в эпицентре бури». О митрополите Антонии Сурожском

Он никого не тащил за руку, а осторожно поддерживал огонь веры

Сегодня день памяти митрополита Антония Сурожского. Об уникальном наследии владыки рассказывает Елена Садовникова, президент фонда «Духовное наследие митрополита Антония Сурожского». Материал впервые был опубликован в августе 2018 года.

Владыка был для нас ходячим Евангелием

– Что из наследия митрополита Антония сейчас звучит особенно актуально для нас, современных христиан?

– Пожалуй, самая востребованная и волнующая тема – как быть христианином в повседневной жизни. Как жить так, чтобы люди со стороны, без нашего заявления о том, что мы ходим в церковь или носим крест, понимали, что речь о христианах, и чтобы мы сами это поняли?

Каждые два года, начиная с 2007 года, наш фонд совместно с Домом русского зарубежья проводит конференции и семинары по наследию митрополита Антония. Самый важный этап – выбор темы, что именно актуально сейчас для христиан, над чем будем размышлять вместе с нашей аудиторией?

Протоиерей Владимир Архипов в документальном фильме о владыке «Прикосновение» сказал, что тот был для нас ходячим Евангелием. Не потому, что митрополит Антоний постоянно говорил о Евангелии или все время обращался к нему, интерпретировал притчи и слова Христа – он жил так, что при взгляде на него люди вспоминали Евангелие. Хотя, конечно, проповеди и беседы владыки в конечном итоге – это толкование Евангелия. Как и вся жизнь, как каждое движение. Владыка стремился всем своим существом жить по-евангельски.

Помню, при подготовке конференции Фредерика де Грааф как-то посоветовала: «Для показа на конференции нужно выбрать такой фрагмент видеозаписей, где владыка просто ходит во время службы». Я никак не могла понять, что она имела в виду, а потом пригляделась и увидела, что в том, как владыка ходит, какие у него жесты, – видно настоящее человеческое достоинство, отношение к иерархии духа, души и тела, воплощается богословие материи, которое он исповедует.

В прошлом учебном году мы начали приближаться к этой теме – как быть христианином в современной жизни, и хотим ее сделать темой предстоящей в 2019 году конференции. Она оказалась сложной и для обсуждения, и для восприятия. Мы начали с острых вопросов, которые касаются каждого из нас и связаны с болезнью нашего общества. Мы стали говорить о правде и лжи, о мужестве и страхе. Причем только начали затрагивать тексты владыки на эту тему, настолько тяжело и трудно подойти к ним. Вот это, мне кажется, и актуально в его наследии сейчас: как отражается то, что мы – христиане, на каждой стороне нашей жизни.

– Что, на ваш взгляд, вроде многократно в проповедях митрополита Антония прозвучало, затем было издано в книгах, но так и осталось не прочитано, не понято?

– Действительно, наследие владыки пока очень мало усвоено, мало изучено и очень мало существует серьезной критики. Я имею в виду критику не в смысле критиканства, а в смысле обсуждения и осмысления, что же он на самом деле говорил: в его беседах, в его текстах очень много смысловых пластов.

Например, на наши семинары мы подобрали текст о целомудрии. Когда его прочитываешь, ты понимаешь, насколько концентрирована его мысль и насколько глубоко и радикально он подходит к каждой проблеме. Он совсем не пытается в обычном стандартном ключе размышлять о целомудрии как о воздержании, напротив, он говорит, что это разные вещи.

Мы не привыкли так смотреть в корень слов и понятий, которыми оперируем, «очищать смыслы», как, по словам протоиерея Сергия Овсянникова, делал это митрополит Антоний.

Есть целый ряд глобальных тем в наследии митрополита Антония, которые, мне кажется, в значительной степени ускользают от нашего внимания, например, медицинская тема. Мы знаем, что владыка получил медицинское образование, что он был хирургом на фронте и прочее.

Но мало известно, какая огромная работа была проделана им за 54 года служения священником: он был сооснователем хосписного движения в Великобритании, вице-директором первой в Англии медицинской этической группы, которая была впоследствии преобразована в Институт этики, он был духовным руководителем основателя и членом совета директоров организации, помогавшей и помогающей в настоящее время людям с психическими заболеваниями. Все это – очень мало исследованный пласт, и там есть что почерпнуть современным людям, особенно у нас в России, где вопрос взаимодействия пациент-врач стоит очень остро.

Еще одна малоизученная тема – устроительство Церкви. В его беседах звучал, в основном, богословский подход, но нашего внимания ждет и осмысление практической стороны вопроса – как он строил епархию, приходскую жизнь, направлял разработку и воплощение Устава епархии, формирование богослужебной традиции и так далее.

– Как митрополит Антоний касался церковных проблем, современных ему и, возможно, будущих?

Фото с сайта pravmir.ru

– У владыки было особое зрение, он видел будущее, но говорил об этом прикровенно и очень осторожно. Очень редко он занимался какими-то предсказаниями и пророчествами.

Его позиция – Бог верит в человека. Какие бы ни сложились обстоятельства, какие бы ни возникали опасности, все равно есть надежда на то, что человек будет соответствовать своему достоинству и найдет свой путь.

О строительстве Церкви же он говорил так: «Мы строим Церковь, как можно более похожую на первоначальную древнюю Церковь, когда людей, абсолютно ничего общего между собой не имущих, одно только соединяло – Христос, их вера».

Когда я читаю эти слова, у меня сразу перед глазами возникает созданный им приход, община, владыка, который служит, проводит беседы, как я это видела в начале 90-х годов. Действительно, люди, которые собрались вокруг него, по большей части ничего общего между собой не имели (даже удивляешься задним числом: как они вместе оказались и уживались?). И, говоря его словами, одно только соединяло их – Христос и вера.

– Владыка не говорил, чем отличались вызовы для христиан 40-х, 60-х, конца 90-х и самого начала нулевых?

– Довольно часто владыку приглашали на различные беседы на тему «Вызовы современного мира» или «Проблемы современного мира».

В одной из бесед владыка отметил, что примета нашего времени в том, что вызов современности не принят. Каждый старается, чтобы этот вызов принял кто-то другой.

Но самая главная его мысль – вызов существует во все времена. Это буря, которую люди все время видят. Для людей зрелого поколения – старый мир рушится, и то, что им казалось надежным, исчезает. А люди молодые видят мир становления, который не удается понять, но эта буря всегда современна, она просто предстает в ином обличии. Позиция владыки – не нужно бояться этого хаоса, ведь он будет присутствовать всегда, независимо от времен и народов. Нам нужно вспомнить притчу о буре и то, что Христос всегда в эпицентре бурь, которые будут в нашем мире постоянно.

– Говорил ли он об ошибках, которые недопустимо совершать в Церкви?

– Сразу трудно ответить насчет ошибок, потому что его подход был таким – владыка говорил: «Мне легче взращивать хорошее, чем бороться с плохим». Я сейчас читаю, перевожу его беседы и все время отмечаю для себя: человек верил, что, махая белым полотенцем в темной комнате, темноту не разгонишь, лучше открыть окно и впустить свет. Он так и говорил и о Церкви, и об отношениях людей друг с другом: обращая внимание на то хорошее, что можно взрастить.

Конечно, он указывал на ошибки, указывал на то, что Церковь – это не клуб по интересам. Зачастую он очень резко нас одергивал, он говорил о том, что если что-то мешает смотреть на Христа, надо это что-то отодвигать, что основное в богослужении – это молитва, и нужно быть чрезвычайно осторожным, чтобы не мешать другим молиться.

Так что из этого легко понять про ошибки. Допустим, есть хор, который упивается чудесными голосами или замечательными распевами, это прекрасно, но можно заподозрить, что это не всегда помогает молиться, можно увлечься слушанием музыки. Если в храме во время богослужения происходят какие-то разговоры, даже самые благочестивые, это вполне очевидно не способствует общей молитве, и так далее.

Другой момент: принципиальной позицией владыки Антония было то, что из церковной жизни нельзя делать карьеру. В его храме, в его приходе никто не получал зарплату. Речь не только о материальном поощрении. Я как-то в разговоре с Фредерикой де Грааф спросила: «Ты не помнишь, мне кажется, что владыка никого не хвалил?» Она подумала и сказала: «Да, действительно».

Несмотря на это, люди стремились приносить свой труд, приносить свое вдохновение и привязанность к храму. И библиотека, и книжный магазин – все работало, как сейчас говорят, на общественных началах, точнее, на общинных. Этот феномен меня очень заинтересовал, я стала спрашивать, как же так, не хвалил, а люди оставались в приходе. Кто-то из его прихожан ответил так: «Когда мы там были, когда помогали, убирали в храме, владыка мог так пообщаться с человеком, что человек понимал – он увиден».

И это давало ощущение, что не нужна награда – это труд, это твое вдохновение, которое ты даришь Богу, потому и благодарности не нужно. Стоит задуматься, не делаем ли мы карьеры из Церкви, или из благотворительных организаций, или из любого творческого процесса…

– С одной стороны, это понятно, с другой стороны, людей нередко обижает «Делай во славу Божью, не жди благодарности», сказанное, возможно, без той любви, которая была у владыки Антония.

– Да, здесь, конечно, очень тонкая грань, поэтому наследие владыки завораживает, ставит вопросы и требует очень внимательного подхода. Это такой узкий путь, по которому идти очень трудно. Владыка предлагал самое сложное, у него не было никакой морковки: делай так, и все будет у тебя хорошо.

Знаете, меня тоже коробит от часто слышного «Во славу Божию». Но по сути в этом подходе ничего плохого нет, только важно, чтобы это был на самом деле дар Богу, а не способ воспользоваться бесплатным трудом даже в самых благих целях. И чтобы это был принцип для всех без исключения.

Он никого не тащил за собой за руку

– Какое место занимает митрополит Антоний в контексте православия ХХ века?

– Для меня это вопрос довольно сложный, потому что я специально не изучала богословие, религиозно-философскую мысль прошлого века. Могу отметить только несколько моментов, которые прозвучали во время одной из наших конференций. Греческий богослов Коста Каррас охарактеризовал владыку как богослова-практика.

Богословие митрополита Антония сейчас в Греции, в Румынии – одно из самых обсуждаемых. Причем владыка никогда не пытался выразить свои богословские взгляды, его текст, разговор был направлен на того человека или на ту аудиторию, которая в данном случае его слушала, это было во спасение этих людей, а не для того, чтобы выразить богословские взгляды. Поэтому его богословие отрывочно присутствует в текстах, его трудно собрать вместе, и существуют пробелы, когда он что-то не высказал, а подразумевал.

Очень интересная характеристика служения митрополита Антония и его личности прозвучала на конференции в Лондоне, посвященной 100-летию со дня его рождения. Протоиерей Александр Фостиропулос отметил, что судьба владыки имеет исторический контекст – это эмиграция, Франция, Вторая мировая война, русские корни, это жизнь в Великобритании… Но этот контекст, плюс то богатство, которое дал ему Бог, владыка переплавил в молитвенном подвиге и принес Христу так, что его нельзя формально причислить к какой-то конкретной группе и направлению. И за долгую жизнь ярко просияла одна черта – устремленность ко Христу.

Важно и то, что митрополит Антоний сделал удивительную попытку воплотить принцип соборности через серьезную проработку решений Собора 1917-1918 годов, через устав, через строительство Церкви, через создание епархиального совета и так далее.

– Есть что-то, что вы открыли для себя заново – из личных разговоров с митрополитом Антонием, из оставшихся после него записей бесед?

– Да, конечно. У меня есть четкое ощущение, что мои взаимоотношения с владыкой продолжаются, они не закончились. Это не воспоминания о прошлом, а отношения, и многое происходит в области понимания. Десять, двадцать лет назад услышанное, увиденное накапливалось, впечатляло, и это продолжает питать, открывать все новые и новые удивительные вещи. У меня сейчас отчетливое впечатление, что впереди еще масса удивительных открытий и в его наследии, и для меня лично. Это так замечательно, что очень хочется делиться с окружающими.

Например, я переводила одну из его бесед о качестве жизни, которую он, вероятно, прочитал для работников паллиативной медицины. Когда я переводила эту беседу, даже не очень понимала, почему, когда владыка говорит о качестве жизни тяжелобольных, он рассказывает о человеческом достоинстве, приводит героические примеры узников концентрационных лагерей. Я думала, какое это имеет отношение к уходу за тяжелобольными?

Только закончив перевод, после размышлений, я поняла – владыка говорит о том, что качество жизни не измеряется тем, в каком состоянии и положении находится человек, какой у него диагноз. Качество жизни измеряется тем, что это человек, в какой бы он ситуации ни находился, чем бы он ни был болен, самое главное – это его человеческое достоинство и измерение Вечности, которое в нем есть.

Такое отношение зиждется на убеждении, что христианство дало человечеству понятие личности. Оно не позволяет людей заносить в категории: больной, здоровый, ребенок, взрослый, молодой, пожилой, мужчина, женщина – это не важно. Важно, что это – личность.

– Вспомните, пожалуйста, истории, когда через владыку люди приходили ко Христу.

– Мне очень сложно привести такие примеры – у каждого человека был свой путь. Впечатляло, что владыка, во-первых, не звал в Церковь; с другой стороны, он не только приводил людей, но и умел удержать. Этот вопрос звучит для меня сейчас остро: печально видеть, что в 90-е годы люди хлынули в Церковь, но многие не удержались, у них возникло разочарование и чувство того, что это им не нужно.

С владыкой, в его приходе такого не было, и это удивительно, я не могу это осмыслить, видимо, осмысление еще предстоит. Люди находились в приходе десятилетиями и продолжают находиться – совершенно разные – врачи, хиппи, музыканты, бизнесмены. Они делают усилие для того, чтобы прийти в церковь – им нужно ехать на машине издалека, нужно оторваться от семьи, зачастую принадлежащей к другой конфессии или вообще неверующей. Он умел именно удержать в Церкви.

– Вы не раз подчеркивали, что удержать не около себя, а около Христа.

– Да, совершенно верно. Владыка, благодаря своей харизматичности, мог бы привлекать сотни тысяч, но он очень страдал от такой привлекательности своей личности и очень старался быть прозрачным, чтобы люди приходили не к нему, а именно ко Христу.

Как я уже сказала, он специально не призывал в Православную Церковь. Он с большим трудом принимал людей из других христианских конфессий.

Он говорил: «В первую очередь вы должны быть верны той Церкви, которая вас привела ко Христу, и быть ей благодарны. Только тогда, когда вы поймете, что православие может вам дать больше, только тогда поднимайте разговор о принятии».

Как-то каноник Джон Биннс, настоятель университетской церкви в Кембридже, сказал: «Митрополит Антоний мне помог стать лучшим христианином, чем я был».

– А все-таки почему люди оставались в Церкви? Что для этого делал митрополит Антоний?

– Может быть, потому, что владыка позволял людям быть собой и вызывал, сохранял, поддерживал в них действие Святого Духа. Он никого не тащил за собой за руку, а осторожно поддерживал огонь веры, и этот огонь разрастался, человек понимал, что Церковь – это его дом. Такое впечатление, что в пастырском служении он, когда видел, что Святой Дух действует на человека, очень деликатно отступал, чтобы личность духовника не загораживала этого. Но с другой стороны, он поддерживал людей и позволял им быть самими собой, и поддерживал их самобытность, для того чтобы человек находил свое место в Церкви.

– Читая наследие митрополита Антония, слушая воспоминания знавших его людей, обращаешь внимание на то, что владыка ратовал за личное общение человека с Богом. Сомневаешься в чем-то, скажи о сомнениях Богу…

– Я много раз спрашивала тех людей, которые долго были в приходе владыки, о его пастырском подходе. И очень часто совершенно разные люди, независимо друг от друга, в разное время, говорили о том, что «тут всё на самом деле».

Владыка все время призывал к реальным взаимоотношениям с конечной Реальностью, а конечная Реальность – Господь Иисус Христос. Человек всем своим существом рвется к Реальности.

Одни из моих самых сильных впечатлений – богослужения Страстной недели в его приходе. Это были реальные переживания Евангельских событий, а не воспоминания о них, ты как бы переходишь в совершенно другое измерение, а точнее, туда, где нет измерения вообще. И получалось так под влиянием владыки и его воспитанников-священников: они действительно молились и старались быть открытыми и честными, и каждый верующий за ними как бы вливался в этот поток.

Оксана Головко, Елена Садовникова

4 августа 2021

Источник: «Правмир»

«Что значит быть христианином в повседневной жизни?»

• < Назад
• Вперёд >